Посвящается А. С. Челищеву
1
«Вы шумите.
Табачная гарь
дымно-синие
стелет волокна.
Золотой мой
фонарь
зажигает лучом
ваши окна.
Это я в заревое
стекло
к вам стучусь в
час вечерний.
Снеговое чело
разрывают,
вонзясь, иглы терний.
Вот скитался я
долгие дни
и тонул в
предвечерних туманах.
Изболевшие ноги
мои
в тяжких ранах.
Отворяют. Сквозь
дымный угар
задают мне
вопросы.
Предлагают,
открыв портсигар,
папиросы.
Ах, когда я сижу
за столом
и, молясь,
замираю
в неземном,
предлагают мне
чаю…
О, я полон огня.
предо мною
виденья сияют…
Неужели меня
никогда не
узнают?..»
2
Помним всё. Он
молчал,
просиявший,
прекрасный.
За столом хохотал
кто-то толстый и
красный.
Мы не знали тогда
ничего.
От пирушки в
восторге мы были.
А его,
как всегда, мы
забыли.
Он, потупясь,
сидел
с робким взором
ребенка.
Кто-то пел
звонко.
Вдруг
он сказал,
преисполненный муки,
побеждая испуг,
взявши лампу в
дрожащие руки:
«Се дарует нам
свет
Искупитель,
я не болен, нет,
нет:
я – Спаситель…»
Так сказал,
наклонил
он свой лик
многодумный…
Я в тоске
возопил:
«Он – безумный».
3
Здесь безумец
живет.
Среди белых
сиреней.
На террасу ведет
ряд ступеней.
За ограду на весь
прогуляться
безумец не волен…
Да, ты здесь!
Да, ты болен!
Втихомолку,
смешной
кто-то вышел в
больничном халате,
сам не свой,
говорит на
закате.
Грусть везде…
усмиренный,
хороший,
пробираясь к
воде,
бьет в ладоши.
Что ты ждешь у
реки,
еле слышно
колебля
тростники,
горьких песен
зеленого стебля?
Что, в
зеркальность глядясь,
бьешь в усталую
грудь ты тюльпаном?
Всплеск, круги…
И, смеясь,
утопает, закрытый
туманом.
Лишь тюльпан меж
осоки лежит
весь измятый,
весь алый…
Из больницы
служитель бежит
и кричит,
торопясь, запоздалый.
Март 1904
Москва