Вот к дому, катя
по аллеям,
с нахмуренным
Яшкой –
с лакеем,
подъехал старик,
отставной генерал с деревяшкой.
Семейство,
чтя русский
обычай, вело
генерала для винного действа
к закуске.
Претолстый
помещик, куривший сигару,
напяливший в
полдень поддевку,
средь жару
пил с гостем
вишневку.
Опять вдохновенный,
рассказывал, в
скатерть рассеянно тыча окурок,
военный
про турок:
«Приехали в Яссы…
Приблизились к
Турции…»
Вились вкруг
террасы
цветы золотые
настурции.
Взирая
на девку
блондинку,
на хлеб полагая
сардинку,
кричал
генерал:
«И под хохот громовый
проснувшейся
пушки
ложились костьми
батальоны…»
В кленовой
аллее носились
унылые стоны
кукушки.
Про душную страду
в полях где-то
пели
так звонко.
Мальчишки из саду
сквозь ели,
крича, выгоняли
теленка.
«Не тот, так
другой
погибал,
умножались
могилы», –
кричал,
от вина огневой.
Наливались
на лбу его синие
жилы.
«Нам страх был
неведом…
Еще на Кавказе
сжигали аул за аулом…»
С коричневым
пледом
и стулом
в аллее стоял,
дожидаясь,
надутый лакей
его, Яшка.
Спускаясь
с террасы,
военный по ветхим ступеням стучал
деревяшкой.
1904
Москва