Меж
вешних камышей и верб
Отражена
ее кручина.
Чуть
прозиявший, белый серп
Летит
лазурною пустыней –
В
просветах заревых огней
Сквозь
полосы далеких ливней.
Урод
склоняется над ней.
И
все видней ей и противней
Напудренный,
прыщавый нос,
Подтянутые,
злые губы,
Угарный
запах папирос
И
голос шамкающий, грубый,
И
лоб недобрый, восковой,
И
галстук ярко огневой;
И
видит: –
где зеленый сук
Цветами
розовыми машет
Под
ветром, – лапами паук
На
паутинных нитях пляшет;
Слетает
с легкой быстротой,
Качается,
– и вновь слетает,
И
нитью бледно-золотой
Качается,
а нить блистает;
Слетел,
и на цветок с цветка
Ползет
по росянистым кочкам.
И
падает ее рука
С
атласным кружевным платочком;
Платочек
кружевной дрожит
На
розовых ее коленях;
Беспомощно
она сидит
В
лиловых, в ласковых сиренях.
Качается
над нею нос,
Чернеются
гнилые зубы;
Угарной
гарью папирос
Растянутые
дышат губы;
Взгляд
оскорбительный и злой
Впивается
холодной мглой,
И
голос раздается грубый:
«Любовницей
моею будь!»
Горбатится
в вечернем свете
В
крахмал затянутая грудь
В
тяжелом, клетчатом жилете.
Вот
над сафьянным башмачком
В
лиловые кусты сирени
Горбатым
клетчатым комком
Срывается
он на колени.
Она
сбегает под откос;
Безумие
в стеклянном взгляде...
Стеклянные
рои стрекоз
Летят
в лазуревые глади.
На
умирающей заре
Упала
(тяжко ей и дурно)
В
сырой росе, как серебре,
Над
беломраморною урной.
Уж
в черной, лаковой карете
Уехал
он...
В чепце зеленом,
В
колеблемом, в неверном свете,
Держа
флакон с одеколоном,
Старушка
мать над ней сидит
Вся
в кружевах, – молчит и плачет.
То
канет в дым, то заблестит
Снеговый
серп; и задымит
Туманами
ночная даль;
Извечная
висит печаль;
И
чибис в полунoщи плачет...
06. Москва