Там
мне кричат издалека,
Что
нос мой – длинный, взор – суровый,
Что
я похож на паука,
И
страшен мой костыль дубовый,
Что
мне не избежать судьбы,
Что
злость в моем потухшем взгляде,
Что
безобразные горбы
Торчат
и спереди, и сзади...
Так
глухо надо мной в дупло
Постукивает
дятел пестрый…
Глаза
– как ночь; как воск – чело;
На
сердце – яд отравы острой;
Угрозою
кривится рот;
В
ресницах стекленеют слезы...
С
зарей проносится и гнет
Едва
зеленые березы
Едва
запевший ветерок
И
кружится на перекрестках,
И
плещется там мотылек
На
кружевных, сребристых блестках
В
косматых лапах паука;
Моя
дрожащая рука
Протянется
и рвет тенета...
В
душе – весенняя тоска:
Душа
припоминает что-то.
Подглядываю
в мягких мхах,
Весь
в лиственном, в прозрачном пухе,
Ребенок
в голубых цветах
Там
крылья обрывает мухе, –
И
тянется к нему костыль,
И
вскрикивает он невольно,
И
в зацветающую пыль
Спасается
– мне стыдно, больно –
Спасается,
в кулак свистя,
И
забирается в валежник.
Я
вновь один. Срываю я
Мой
нежный, голубой подснежник, –
А
вслед летят издалека
Трусливые
и злые речи,
Что
я похож на паука,
И
что костыль мне вздернул плечи,
Что
тихая моя жена,
Потупившись
им рассказала,
Когда
над цветником она,
Безропотная,
умирала,
Как
в мраке неживом, ночном
Над
старым мужем – пауком –
Там
плакала в опочивальне,
Как
изнывала день за днем,
Как
становилась все печальней; –
Как
безобразные горбы
С
ней на постель ложились рядом,
Как,
не снеся своей судьбы,
Утаивала
склянку с ядом,
И
вот...
Так медленно бреду.
Трещат
и цикают стрекозы
Хрустальные
– там, на пруду.
В
ресницах стеклянеют слезы;
Душа
потрясена моя.
Похрустывает
в ночь валежник.
Я
вновь один. Срываю я
Цветок
единственный, подснежник.
08. Москва