И я был среди
переселенцев на реке Квор.
Иезекииль, I, 1
То было месяца начало:
В Ниссон переходил Адор.
Холодный ветер веял с
гор.
На западе, сквозь дымку
тьмы,
Тускнея, медь еще сияла
И хладным светом
обливала
Чужие, черные холмы.
И с холодом в душе
пустынной
Смотрел я, неподвижен
Квор...
Тянулся молча вечер
длинный,
В Ниссон переходил
Адор...
Со всеми, кто ушел в
скитанье,
Бреду и я в чужой
простор.
Луна, бледнея, льет
сиянье
На спящий мир, на тихий
Квор.
Под круглой, мертвенной
луной
Белеет чайка без
движенья,
И два крыла в оцепененьи
Мерцают мертвой
белизной.
Навеки! Не сверкнут
зарницы,
Волна, запенясь, не
плеснет!
Навеки!.. Я смотрю
вперед:
Лишь белый труп
воздушной птицы
Спокойно по реке плывет.
Со всеми, кто ушел в скитанье,
Бреду и я в чужой
простор –
И без конца, без
упованья
Твой вечный берег
длится, Квор!
Безжизненно, беззвучно
годы
Проходят, быстро дни
летят –
По гравию не шелестят
Твои медлительные
воды...
А сверху белая луна,
Не падая, не подымаясь,
Висит. Давно мертва она.
И вдруг я понял,
содрогаясь:
Куда идем и для чего?
Мы все мертвы, здесь нет
живого!
Довольно звука одного,
Довольно оклика ночного
–
И всё исчезнет от него,
Растает, как ночная
мара...
Но тщетно я кричать
хотел:
Мой голос умер. Я
смотрел:
Там мертвецы, за парой
пара,
Идут, идут – и черный
Квор
Не зыблется меж черных
гор.
1916-1918, 1928