Промокло
небо и земля,
Душа
и тело отсырели.
С
утра до вечера скуля,
Циничный
ветер лезет в щели.
Дрожу, как мокрая овца...
И нет конца, и нет конца!
Не ем
прекрасных огурцов,
С
тоской смотрю на землянику:
Вдруг
отойти в страну отцов
В
холерных корчах – слишком дико...
Сам Мережковский учит нас,
Что смерть страшна, как папуас.
В
объятьях шерстяных носков
Смотрю,
как дождь плюет на стекла.
Ах,
жив бездарнейший Гучков,
Но
нет великого Патрокла!
И в довершение беды
Гучков не пьет сырой воды.
Ручьи
сбегают со стволов.
Городовой
одел накидку.
Гурьба
учащихся ослов
Бежит
за горничною Лидкой.
Собачья свадьба... Чахлый гром.
И два спасенья: бром и ром.
На
потолке в сырой тени
Уснули
мухи. Сатанею...
Какой
восторг в такие дни
Узнать,
что шаху дали в шею!
И только к вечеру поймешь,
Что твой восторг – святая ложь...
Горит
свеча. Для счета дней
Срываю
листик календарный –
Строфа
из Бальмонта. Под ней:
«Борщок,
шнель-клопс и мусс янтарный».
Дрожу, как мокрая овца...
И нет конца, и нет конца!
<1909>