Завернувши
рыбьи кости
В
нежно-розовую ткань,
Приплелась
на елку в гости,
Улыбаясь,
как тарань.
Изогнула
зад корытом
К
стрелке белого чулка
И
кокетливо копытом
Подпустила
всем жука.
И
мгновенно так запахло
Шипром,
псом et cetera*,
Что
на стенке вдруг зачахло
Электрическое
бра...
Как
колтун, торчали кудри,
Шейка
гнулась, как змея, –
И
паркет был бел от пудры
На
аршин вокруг нея!
Вмиг
с апломбом плоской утки
Нагло
всем закрыла рты:
Сплетни,
вздор, тупые шутки,
Водопады
клеветы...
Предрассудок...
Воспитанье...
Почему
никто не мог
Это
чучело баранье
Взять
за хвост и об порог?!
Грубость?
Дерзость? Оскорбленье?
Но
ведь этот женский гнус
Оскорбил
и мозг, и зренье,
Обонянье,
слух и вкус...
Ржавый
стих мой злее шила
И
исполнен озорства:
Ведь
она мне отравила
Милый
вечер Рождества!
Ведь
Господь, хотя бы в праздник,
Мог
столкнуть меня с другой...
Эх
ты, жизнь, скупой лабазник,
Хам
угрюмый и нагой!
<1916-1918?>
<1922>
_______
*И
так далее (лат.).