I
Суша
тверже, я не спорю, –
Но
морская зыбь мудрей...
Рано
утром выйдешь к морю –
К пляске
светлых янтарей:
Пафос
мерных колыханий,
Плеск
волнистых верениц, –
Ни
фабричных труб, ни зданий,
Ни
курортов, ни темниц...
Как
когда-то в дни Еноха,
Неоглядна
даль и ширь.
Наша
гнусная эпоха
Не
вульгарный ли волдырь?
Четвертуем,
лжем и воем,
Кровь,
и грязь, и смрадный грех...
Ах,
Господь ошибся с Ноем, –
Утопить
бы к черту всех...
Парус
встал косою тенью,
Трепыхнулся
и ослаб.
Горизонт
цветет сиренью.
– Здравствуй,
море! – Кто ты? – Раб.
II
У
воды малыш в матроске,
Пухлый,
тепленький цветок,
Плачет,
слизывая слезки,
И
куда-то смотрит вбок.
Спинки
волн светлее ртути...
«Что
с тобой? Давай играть!»
Он
шепнул тихонько: «Mutti»...
«Mutti» – это значит – мать.
Мать
в кабинке ржет с кузеном,
И
купальное трико
Над
упитанным коленом
Впилось
в бедра глубоко.
Мальчик,
брось! Смотри – из сеток
Рыбаки
невдалеке
Сыпят
крошечных креветок...
Ишь,
как вьются на песке...
Ах,
как сладко к теплой грудке
Ухом
ласковым прильнуть!
Mutti выползла из будки.
– Ну,
прощай! – Куда ты? – В путь.
III
На
волне всплыла медуза.
Я
поймал ее в кувшин:
В
киселе сквозного пуза
Жилки
алых паутин.
Мерно
дышит и колышет
Студень
влажный и живой,
И не
видит, и не слышит...
Ах,
как трудно с головой!
Теснота.
На взрытом пляже
Скоро
негде будет лечь.
В
синеве над морем даже
Человеческая
речь!
В
гидропланной этажерке
За
сто марок – флирт для всех...
Лет
чрез двести всем по мерке
Отведут
клочок в орех.
Впрочем...
дьявол революций –
Ненасытный
вурдалак...
Что
же, мой морской Конфуций,
Хочешь
в море? Вот чудак!
IV
В
загороженной берлоге
Греем
мясо на песке:
Бедра,
спины, груди, ноги –
Всё в
одном сплошном куске.
Волосатые
Адамы
Вяло
шлепают девиц.
Раскоряченные
дамы
С
балыками вместо лиц...
У
воды орет фотограф:
«Эй,
сниматься! Поскорей...»
О
Колумб, шатун-географ,
Ты не
видел дикарей!..
Девы, выпятивши груди,
Загораживают
дам.
Луч
блаженства в общей груде
Так и
реет по рядам...
А в
волнах, вздев дам на плечи,
Рой
самцов выводит па...
Наслаждайся,
человече:
Это –
голая толпа.
V
За
обедом скифский боров,
В
пиджачке à la Кокó,
Всласть
разводит сеть узоров,
Лая
звонко и легко:
«Я – инструктор
пчеловодства.
Сотни
курсов! Пчелы – вот!
Всю
Европу от банкротства
Лишь
советский мед спасет...»
Врал
и жрал – свиная челюсть
Хлопотала
над жарким.
Стол
решил: «Ах, мед, вот прелесть!..»
Я,
томясь, следил за ним.
Вот
он весь, с нутром и кожей,
Из
замученной страны:
Мутноглазый,
пухлорожий,
Черт
с душою сатаны...
Фрау
Флакс, отставив палец,
Вдруг
ко мне склонила рот;
«Вы
ведь русский?» – Португалец.
Что
сказать ей?.. Не поймет.
VI
Лунный
щит молчит над пляжем.
Зыбь
в серебряной пыли.
Море
матовым миражем
Оградилось
от земли.
В
вилле лупят на рояле
Разухабистый
фокстрот.
Бегемот
в испанской шали
Семенит
в курзальный грот...
Львы
в штанах с чеканной складкой
Жмут
грудастых белых фей...
На
веранде, в позе сладкой
Голосит
тенóр – Орфей.
Рвутся
вскрики флиртоблуда,
Тишину
воды дробя...
О
любовь, земное чудо,
Приспособили
тебя!
К
черту!.. Точка... Завтра рано
Влажный
парус рыбака
В
зыбь рассветного тумана
Окунет
мои бока.
<1921>
Albeck