I
Пехотный
Вологодский полк
Прислал
наряд оркестра.
Сыч-капельмейстер,
сивый волк,
Был
опытный маэстро.
Собрались
рядом с залой в класс,
Чтоб
рокот труб был глуше.
Курлыкнул
хрипло медный бас,
Насторожились
уши.
Басы
сверкнули вдоль стены,
Кларнеты
к флейтам сели, –
И
вот над мигом тишины
Вальс
томно вывел трели...
Качаясь,
плавные лады
Вплывают
в зал лучистый,
И
фей коричневых ряды
Взметнули
гимназисты.
Напев
сжал юность в зыбкий плен, –
Что
в мире вальса краше?
Пусть
там сморкаются у стен
Папаши
и мамаши...
Не
вся ли жизнь хмельной поток
Над
райской панорамой?
Поручик
Жмых пронесся вбок
С
расцветшей классной дамой.
У
двери встал, как сталактит,
Блестя
иконостасом,
Сам
губернатор Фан-дер-Флит
С
директором Очкасом:
Директор
– пресный, бритый факт,
Гость
– холодней сугроба,
Но
правой ножкой тайно в такт
Подрыгивают
оба.
В
простенке – бледный гимназист,
Немой
Монблан презренья.
Мундир
до пяток, стан, как хлыст,
А в
сердце лава мщенья.
Он
презирает потолок,
Оркестр,
паркет и люстры,
И
рот кривится поперек
Усмешкой
Заратустры.
Мотив
презренья стар как мир...
Вся
жизнь в тумане сером:
Его
коричневый кумир
Танцует
с офицером!
II
Антракт.
Гудящий коридор,
Как
улей, полон гула.
Напрасно
классных дам дозор
Скользит
чредой сутулой.
Любовь
влетает из окна
С
кустов ночной сирени,
И в
каждой паре глаз весна
Поет
романс весенний.
Вот
даже эти, там и тут,
Совсем
еще девчонки,
Ровесников
глазами жгут
И
теребят юбчонки.
Но
третьеклассники мудрей,
У
них одна лишь радость:
Сбежать
под лестницу скорей
И
накуриться в сладость...
Солдаты
в классе, развалясь,
Жуют
тартинки с мясом.
Усатый
унтер спит, склонясь,
Над
геликоном-басом.
Румяный
карлик-кларнетист
Слюну
сквозь клапан цедит.
У
двери – бледный гимназист
И
розовая леди.
«Увы!
У женщин нет стыда...
Продать
за шпоры душу!»
Она,
смеясь, спросила: «Да?»,
Вонзая
зубы в грушу...
О,
как прекрасен милый рот
Любимой
гимназистки,
Когда
она, шаля, грызет
Огрызок
зубочистки!
В
ревнивой муке смотрит в пол
Отелло-проповедник,
А
леди оперлась о стол,
Скосив
глаза в передник.
Не
видит? Глупый падишах!
Дразнить
слепцов приятно.
Зачем
же жалость на щеках
Зажгла
пожаром пятна?
Но
синих глаз не укротить,
И
сердце длит причуду.
«Куда
ты?» – «К шпорам». – «Что за прыть?» –
«Отстань!
Хочу и буду».
III
Гремит
мазурка – вся призыв.
На
люстрах пляшут бусы.
Как
пристяжные, лбы склонив,
Летит
народ безусый.
А
гимназистки-мотыльки,
Откинув
ручки влево,
Как
одуванчики легки,
Плывут
под плеск напева.
В
передней паре дирижер,
Поручик
Грум-Борковский,
Вперед
плечом, под рокот шпор
Беснуется
чертовски.
С
размаху на колено встав,
Вокруг
обводит леди
И
вдруг, взметнувшись, как удав,
Летит,
краснее меди.
Ресницы
долу опустив,
Она
струится рядом,
Вся
огнедышащий порыв
С
лукаво-скромным взглядом...
О
ревность, раненая лань!
О
ревность, тигр грызущий!
За
борт мундира сунув длань,
Бледнеет
классик пуще.
На
гордый взгляд – какой цинизм! –
Она,
смеясь, кивнула...
Юнец,
кляня милитаризм,
Сжал
в гневе спинку стула.
Домой?..
Но дома стук часов,
Белинский
над кроватью,
И
бред полночных голосов,
И
гул в висках... Проклятье!
Сжав
губы, строгий, словно Дант,
Выходит
он из залы.
Он
не армейский адъютант,
Чтоб
к ней идти в вассалы!..
Вдоль
коридора лунный дым
И
пар неясных пятна,
Но
пепиньерки мчатся к ним
И
гонят в зал обратно.
Ушел
бедняк в пустынный класс,
На
парту сел, вздыхая,
И,
злясь, курил там целый час
Под
картою Китая.
IV
С
Дуняшей, горничной, домой
Летит
она, болтая.
За
ней вдоль стен, укрытых тьмой,
Крадется
тень худая...
На
сердце легче: офицер
Остался,
видно, с носом.
Вон
он, гремя, нырнул за сквер
Нахмуренным
барбосом.
Передник
белый в лунной мгле
Змеится
из-под шали.
И
слаще арфы – по земле
Шаги
ее звучали...
Смешно!
Она косится вбок
На
мрачного Отелло.
Позвать?
Ни-ни. Глупцу – урок,
Ей
это надоело!
Дуняша,
юбками пыля,
Склонясь,
в ладонь хохочет,
А
вдоль бульвара тополя
Вздымают
ветви к ночи.
Над
садом – перья зыбких туч.
Сирень
исходит ядом.
Сейчас
в парадной щелкнет ключ,
И
скорбь забьет каскадом...
Не
он ли для нее вчера
Выпиливал
подчасник?
Нагнать?
Но тверже топора
Угрюмый
восьмиклассник:
В
глазах – мазурка, адъютант,
Вертящиеся
штрипки,
И
разлетающийся бант,
И
ложь ее улыбки...
Пришли.
Крыльцо, как темный гроб,
Как
вечный склеп разлуки.
Прижав
к забору жаркий лоб,
Сжимает
классик руки.
Рычит
замок, жестокий зверь,
В
груди – тупое жало.
И
вдруг... толкнув Дуняшу в дверь,
Она
с крыльца сбежала.
Мерцали
блики лунных струй
И
ширились все больше.
Минуту
длился поцелуй!
(А
может быть, и дольше.)
<1922>
Саша Черный. РУССКАЯ ПОМПЕЯ (Сб. ЖАЖДА)