Во все углы
земного шара,
До дебрей
Мексики глухих,
Исполнен пафоса
и жара,
Пусть долетит
мой гулкий стих...
Внимая эмигрантской лире,
Меня поймут в любой квартире,
Где кое-как расцвел наш быт
У очагов чужих и плит.
О ты, усадебная
дева
Былых
тургеневских времен!
Под сенью
липового древа
Ты распускалась,
как бутон...
Имея скатерть-самобранку,
Хранила гордую осанку
И, шелком расшивая шаль,
Насквозь светилась, как хрусталь.
На клавикордах
между окон
Брала аккорды в
тихий час,
На пальчик
навивала локон,
Пила, томясь,
студеный квас...
И если господин Лаврецкий
Въезжал во двор с улыбкой светской,
Ты, вздернув бантик у чела,
К мамаше паинькою шла.
Прости, о
призрак бледно-синий,
Сгоревший в
зареве костра!
У нас другие
героини,
И их воспеть
давно пора...
На миг очнемся от угара
И вдоль всего земного шара
Присядем мысленно в кружок
На символический лужок.
О жены, сестры и
кузины –
Цемент, крепящий
нас в беде!
Вы, как фиалки,
неповинны
В несчастной
русской чехарде.
Но у разбитого корыта
Не вы ль, собрав осколки быта,
За годом год, судьбе назло,
Горите ровно и светло?
Мы злимся,
нервничаем, ропщем,
«По-женски» мы
себя ведем.
А женщины под
прессом общим
Сильней и крепче
с каждым днем...
Рокочет швейная машина,
Бубнит взволнованный мужчина,
В бровях – унынье, в рюмке – ром,
Но женские глаза как бром.
В любом вертепе
ваши пальцы
Совьют подобие
гнезда:
Дымится борщ на
одеяльце,
В пивной бутылке
– резеда...
Заглянет гость – привет и ложка,
Белеет шторка вдоль окошка,
И платье – что чудней всего –
Два
лепестка из ничего.
Кто вмиг скроит
из старой шляпки
Роскошный модный
абажур?
Кто ставит
банки, моет тряпки,
Разводит
кроликов и кур?
В «свободный» час кротки, как пери,
Кто рипполином красит двери,
Кто шьет, кто пишет образа?
Кто куклам делает глаза?
Кто охраняет
кров и вещи,
Как на посту
своем солдат,
От всяких
кризисов зловещих,
От всяких
экстренных уплат?
Легко министром быть финансов,
Когда в шкатулке много шансов,
Но гениальная рука
Кроит бюджет из пятака...
Ужели мы
настолько грубы,
Что будем их
хулить взасос
За чуть
подкрашенные губы,
За дым
соломенных волос?
Подтянутость – большая штука,
И в прошлом нам тому порука –
Обломов с рыхлою икрой.
В халате, в шлепанцах с дырой...
О дорогие
эмигранты,
Шершаво-жесткие
козлы!
Все эти женские
таланты
Достойны бешеной
хвалы...
Не стоим мы такого дара –
Давайте ж пламенно и яро
Подымем рюмки в небосвод:
«За женский наш громоотвод!»
1930