Жил
старик в Житомире, в отставке,
Яблони
окапывал в саду,
А
пришла война, поднялся с лавки
И,
смеясь, сказал родным: «Пойду!
Стар? Ну что ж, и старики нужны.
Где мои с лампасами штаны?»
Днем
и ночью ездил он вдоль фронта,
Воевал
с холерой, с сыпняком.
Козырек
огромный в виде зонта
Всем
врачам был в армии знаком.
Пищу пробовал, нещадно гнал воряг,
Не терпел ни трусов, ни бумаг.
Лез в
окопы проверять приказы:
Как
одеты? Что едят и пьют?
И у
всех ли есть противогазы?
Чуть
не так – наладит в пять минут.
И в окопах вслед ему порой
Раздавалось: «Это, брат, герой!»
А
когда в дни лютой суматохи,
В дни,
когда ломился русский стан,
Лазареты
мчались, словно блохи,
И на
станциях томились сотни ран, –
Сколько раз бессонный генерал,
Как коня, смирял безумный шквал.
Труд
бессменный, слякоть, ночи в поле,
Все
он снес – такой уж был закал.
В
Петербург далекий поневоле
С
армией на отдых он попал –
Простудился и в крупозке злой
Сгинул в утро, брезжущее мглой.
Хоронили
в полдень на Смоленском.
Пели
трубы, люди в ногу шли.
На
гробу, овеян плачем женским,
Козырек
защитный плыл вдали.
Воробьи чирикали кругом...
Все-таки не голый фронт, а дом.
Спи,
старик! Ты был и прост и честен.
Сколько
жизней ты сберег в полях...
Подвиг
твой был людям неизвестен –
Пусть
цветет в моих простых стихах.
Пусть цветет... Ты вовремя ушел
В тишину лазурных, вечных сел.
<1923>