Каштаны все
сочней развертывают лапы.
Вдали все
голубей сереющая мгла.
Стою столбом без
шляпы
У людного угла.
А воробьи на
зелени газона,
Дурея от весны,
топорщатся-пищат.
Глотай волну
озона
И думай с ветром
в лад...
В кафе у стойки
жадно смотришь в стекла,
Прильнув к
прохладному пивному янтарю.
За стойкой нос,
как пламенная свекла...
Благодарю!
Так хорошо с
газетою под мышкой,
Качаясь на
носках, старинный марш свистать,
Переглянуться с
крохотным мальчишкой,
Язык ему лукаво
показать...
Он поражен, он
тянет мать за юбку:
Смотри!
А я, серьезно
сжавши губы в трубку,
Считаю фонари.
От Триумфальной
арки вдаль лучами
Струятся светлые
аллеи и дома.
Плывут
автомобили за плечами...
Какая стройная
густая кутерьма!
Дыра metro. Газетчица в сторонке.
Ныряю в пестрый
вал.
Какой-то хлыщ
прилип губой к девчонке –
И засосал.
Афиши – лестницы
– привратницы – афиши...
В коричневые
клетки влез народ.
Вдали, как мак,
глазок алеет в нише.
Вперед!
Горят огни,
пылают краской губы,
Переливаются с
улыбками глаза,
Вдоль стекол
вьются провода и трубы.
Качаюсь, как
лоза...
Солидный негр
блестит в углу очками,
Уткнув в газету
маслянистый нос.
Две девушки
тихонько каблучками
Аккомпанируют
мелодии колес.
Где выйти? Все
равно... Как загнанную лошадь,
Одышка двинула
на лестнице в ребро.
Толкаю дверь:
неведомая площадь
И серых сумерек
густое серебро.
1924,
апрель
Париж