В
коридоре длинный хвост носилок...
Все
глаза слились в тревожно-скорбный взгляд.
Там
за белой дверью красный ад:
Нож
визжит по кости, как напилок, –
Острый,
жалкий и звериный крик
В
сердце вдруг вонзается, как штык...
За
окном играет майский день.
Хорошо
б пожить на белом свете!..
Дома
– поле, мать, жена и дети –
Все
темней на бледных лицах тень.
А там, за дверью, костлявый хирург,
Забрызганный кровью, словно пятнистой
вуалью,
Засучив рукава,
Взрезает острою сталью
Зловонное мясо...
Осколки костей
Дико и странно наружу торчат,
Словно кричат
От боли.
У сестры дрожит подбородок,
Чад хлороформа как сладкая водка, –
На столе неподвижно желтеет
Несчастное тело.
Пскович-санитар отвернулся,
Голую ногу зажав неумело,
И смотрит, как пьяный, на шкаф...
На полу безобразно алеет
Свежим отрезом бедро.
Полное крови и гноя ведро...
За стеклами даль зеленеет –
Чета голубей
Воркует и ходит бочком вдоль карниза.
Варшавское небо – прозрачная риза
Все голубей...
Усталый хирург
Подходит к окну, жадно дымит папироской,
Вспоминает родной Петербург
И хмуро трясет на лоб набежавшей
прической:
Каторжный труд!
Как дрова, их сегодня несут,
Несут и несут без конца...
<1923>