Кто любит
прачку, кто любит маркизу,
У каждого свой дурман, –
А я люблю
консьержкину Лизу,
У нас – осенний роман.
Пусть Лиза в
квартале слывет недотрогой, –
Смешна любовь напоказ!
Но все ж тайком
от матери строгой
Она прибегает не раз.
Свою мандолу
снимаю со стенки,
Кручу залихватски ус...
Я отдал ей все:
портрет Короленки
И нитку зеленых бус.
Тихонько-тихонько,
прижавшись друг к другу,
Грызем соленый миндаль.
Нам ветер играет
ноябрьскую фугу,
Нас греет русская шаль.
А Лизин кот,
прокравшись за нею,
Обходит и нюхает пол.
И вдруг,
насмешливо выгнувши шею,
Садится пред нами на стол.
Каминный кактус
к нам тянет колючки,
И чайник ворчит, как шмель...
У Лизы чудесные
теплые ручки
И в каждом глазу – газель.
Для нас уже нет
двадцатого века,
И прошлого нам не жаль:
Мы два
Робинзона, мы два человека,
Грызущие тихо миндаль.
Но вот в
передней скрипят половицы,
Раскрылась створка дверей...
И Лиза уходит,
потупив ресницы,
За матерью строгой своей.
На старом столе
перевернуты книги,
Платочек лежит на полу.
На шляпе валяются
липкие фиги,
И стол опрокинут в углу.
Для ясности,
после ее ухода,
Я все-таки должен сказать,
Что Лизе – три с
половиной года...
Зачем нам правду скрывать?
1927
Париж