Возвратись усталая с примерки,
Облечется
в клетчатый капот,
Подойдет
вразвалку к этажерке,
Оборвет
гвоздику и жует.
Так,
уставясь в сумерки угла,
Простоит
в мечтах в теченье часа:
Отчего
на свете столько зла
И
какого вкуса жабье мясо?
Долго смотрит с ройным любопытством
На
саму себя в зеркальный шкаф.
Вдруг,
смутясь, с беспомощным бесстыдством
Отстегнет
мерцающий аграф...
Обернется
трепетно на скрип –
У
дверей хозяйские детишки,
Колченогий
Мишка и Антип.
«В
кошки-мышки? Ладно, в кошки-мышки!»
Звуки смеха мечутся, как взрывы...
Вспыхнет
дикий топот и возня,
И
кружит несытые порывы
В
легком вихре буйного огня.
Наигравшись,
сядет на диван
И,
брезгливо выставив мальчишек,
Долго
смотрит, как растет туман,
Растворяя
боль вечерних вспышек.
Тьма. Склонивши голову и плечи,
Подойдет
к роялю. Дрогнет звук.
Заалеют
трепетные свечи,
Золотя
ладони мягких рук.
Тишина
задумчивого мига.
Легкий
стук откинутой доски –
И
плывет бессмертный «Лебедь» Грига
По
ночному озеру тоски.
<1911>