I
ПЧЕЛА
Перед цветочной
лавкой на доске
Из луковицы
бурой и тугой
Вознесся
гиацинт:
Лиловая душа,
Кадящая
дурманным ароматом...
Господь весной
ей повелел цвести,
Вздыматься
хрупко-матовым барашком.
Смотри:
Над гиацинтом
вьется
Пушистая
пчела...
То в чащу завитков
зароет тельце, –
Дрожит, сбирает
дань,
То вновь взлетит
И чертит круг за
кругом.
Откуда ты, немая
хлопотунья?
Где улей твой?
Как в лабиринт
многоэтажный
Влетела ты,
крылатая сестра?
Куда свой
сладкий груз
Снесешь под гул
автомобилей и трамваев?
Молчит.
Хлопочет.
И вдруг взвилась
– все выше, выше –
До вывески
«бандажной мастерской»...
И скрылась.
II
ОБЕЗЬЯНКА
Косою сеткой бьет крупа.
По ярмарке среди бульвара
За парой пара
Снует толпа.
Строй грязных клеток,
Полотнища
шатров,
Собачий визг рулеток,
Нуга – будильник – и пузыри шаров,
У будки прорицателя – шарманка:
Визжит, сзывает, клянчит...
Худая обезьянка,
Сгорбив спинку,
Качает-нянчит,
Зажавши книзу головой,
Морскую свинку,
Так нуден сиплый вой!
Качает-греет...
Гладит лапкой
Чужого ей зверька,
А он, раздув бока,
Повис мохнатой тряпкой,
Тупой и сонный.
И опять
Она к нему влюбленно
Склоняется, как мать.
Качает, нежит...
Застыл маляр худой
С кистями за плечами,
И угольщик седой, –
Глаза переливаются лучами...
Склонился лавочник к жене,
И даже бравые солдаты, –
Взвод краснощекой деревенщины, –
Притихли в стороне.
Шарманка ржет...
Вздыхают женщины:
Кто лучше их поймет?
1929, апрель
Париж