I
Благословен
степной ковыль,
Сосцы
кобыл и воздух пряный.
Обняв
кумысную бутыль,
По
целым дням сижу, как пьяный.
Над
речкой свищут соловьи,
И
брекекекствуют лягушки.
В
честь их восторженной любви
Тяну
кумыс из липкой кружки.
Ленясь,
смотрю на берега...
Душа
вполне во власти тела –
В
неделю правая нога
На
девять фунтов пополнела.
Видали
ль вы, как степь цветет?
Я не
видал, скажу по чести;
Должно
быть, милый божий скот
Поел
цветы с травою вместе.
Здесь
скот весь день среди степей
Навозит,
жрет и дрыхнет праздно.
(Такую
жизнь у нас, людей,
Мы
называем буржуазной.)
Благословен
степной ковыль!
Я
тоже сплю и обжираюсь,
И на
скептический костыль
Лишь
по привычке опираюсь.
Бессильно
голову склоня,
Качаюсь
медленно на стуле
И
пью. Наверно, у меня
Хвост
конский вырастет в июле.
Какой
простор! Вон пара коз
Дерется
с пылкостью Аяксов.
В
окно влетающий навоз
Милей
струи опопонакса.
А
там, в углу, перед крыльцом
Сосет
рябой котенок суку.
Сей
факт с сияющим лицом
Вношу
как ценный вклад в науку.
Звенит
в ушах, в глазах, в ногах,
С
трудом дописываю строчку,
А
муха на моих стихах
Пусть
за меня поставит точку.
<1909>
Дер. Чебени
II
Степное
башкирское солнце
Раскрыло
пылающий зев.
Завесив
рубахой оконце,
Лежу,
как растерзанный лев.
И, с
мокрым платком на затылке,
Глушу
за бутылкой бутылку.
Войдите
в мое положенье:
Я в
городе солнца алкал!
Дождался
– и вот без движенья,
Разинувши
мертвый оскал,
Дымящийся,
мокрый и жалкий
Смотрю
в потолочные балки.
Но
солнце, по счастью, залазит
Под
вечер в какой-то овраг
И
кровью исходит в экстазе,
Как
смерти сдающийся враг.
Взлохмаченный,
дикий и сонный
К
воротам иду монотонно.
В
деревне мертво и безлюдно.
Башкиры
в кочевья ушли,
Лишь
старые идолы нудно
Сидят
под плетнями в пыли,
Икают
кумысной отрыжкой
И
чешут лениво подмышки.
В
трехцветно окрашенном кэбе
Помещик
катит на обед.
Мечеть
выделяется в небе.
Коза
забралась в минарет,
А
голуби сели на крышу –
От
сих впечатлений завишу.
Завишу
душою и телом –
Ни
книг, ни газет, ни людей!
Одним
лишь терпеньем и делом
Спасаюсь
от мрачных идей:
У мух
обрываю головки
И
клецки варю на спиртовке.
<1909>
Чебени
III
Бронхитный исправник,
Серьезный,
как классный наставник,
С
покорной тоской на лице,
Дороден,
задумчив и лыс,
Сидит
на крыльце
И
дует кумыс.
Плевритный священник
Взопрел,
как березовый веник,
Отринул
на рясе крючки,
И –
тощ, близорук, белобрыс,
Уставил
в газету очки
И
дует кумыс.
Катарный сатирик,
Истомный
и хлипкий, как лирик,
С
бессмысленным, пробковым взглядом
Сижу
без движения рядом.
Сомлел,
распустился, раскис
И дую
кумыс.
«В Полтаве попался мошенник», –
Читает
со вкусом священник.
«Должно
быть, из левых», –
Исправник
басит полусонно.
А я
прошептал убежденно:
«Из
правых».
Подходит мулла в полосатом,
Пропахшем
муллою халате.
Хихикает...
Сам-то хорош! –
– Не
ты ли, и льстивый и робкий,
В
бутылках кумысных даешь
Негодные
пробки?
Его пятилетняя дочка
Сидит,
распевая у бочки,
В
весьма невоспитанной позе.
Краснею,
как скромный поэт,
А
дева, копаясь в навозе,
Смеется:
«Бояр! Дай конфет!»
«И в Риге попался мошенник!» –
Смакует
плевритный священник.
«Повесить
бы подлого Витте...» –
Бормочет
исправник сквозь сон.
– За
что же?! И голос сердитый
Мне
буркнул: «все он»...
Пусть вешает. Должен цинично
Признаться,
что мне безразлично.
Исправник
глядит на муллу
И
тянет ноздрями: «Вонища!»
Священник
взывает: «Жарища!»
А я
изрекаю хулу:
–
Тощища!!
<1909>
Чебени
IV
Поутру
пошляк чиновник
Прибежал
ко мне в экстазе:
–
Дорогой мой, на семь фунтов
Пополнел
я с воскресенья...
Я
поник главою скорбно
И
подумал: если дальше
Будет
так же продолжаться,
Он
поправится, пожалуй.
У
реки под тенью ивы
Я над
этим долго думал...
Для
чего лечить безмозглых,
Пошлых,
подлых и ненужных?
Но
избитым возраженьем
Сам
себя опровергаю:
Кто
отличит в наше время
Тех,
кто нужен, от ненужных?
В
самых редких положеньях
Это
можно знать наверно:
Если
Марков захворает,
То
его лечить не стоит.
Только
Марковы, к несчастью,
Все
здоровы, как барбосы, –
Нервов
нет, мозгов два лота
И в
желудках много пищи...
У
реки под тенью ивы
Я
рассматривал природу –
Видел
заросли крапивы
И
вульгарнейшей полыни.
Но
меж ними ни единой
Благородной,
пышной розы...
Отчего
так редки розы?
Отчего
так много дряни?!
По
степям бродил в печали:
Все
коровник да репейник,
Лебеда,
полынь, поганки
И
глупейшая ромашка.
Вместо
них зачем свободно
Не
растут иные злаки –
Рожь,
пшеница и картошка,
Помидоры и капуста?
Ах,
тогда б для всех на свете
Социальная
проблема
Разрешилась
моментально...
О
дурацкая природа!
Эта
мысль меня так мучит,
Эта
мысль меня так давит,
Что в
волнении глубоком
Не
могу писать я больше...
<1909>
Чебени