Проснулся
лук за кухонным окном
И
выбросил султан зелено-блеклый.
Замученные
мутным зимним сном,
Тускнели
ласковые солнечные стекла.
По
комнатам проснувшаяся моль
Зигзагами
носилась одурело
И
вдруг – поняв назначенную роль –
Помчалась
за другой легко и смело.
Из-за
мурильевской Мадонны на стене
Прозрачные
клопенки выползали,
Невинно
радовались комнатной весне,
Дышали
воздухом и лапки расправляли.
Оконный
градусник давно не на нуле –
Уже
неделю солнце бьет в окошки!
В
вазончике по треснувшей земле
Проворно
ползали зелененькие вошки.
Гнилая
сырость вывела в углу
Сухую
изумрудненькую плесень,
А
зайчики играли на полу
И
требовали глупостей и песен...
У
хламной этажерки на ковре
Сидело
чучело в манжетах и свистало,
Прислушивалось
к гаму на дворе
И
пыльные бумажки разбирало.
Пять
воробьев, цепляясь за карниз,
Сквозь
стекла в комнату испуганно вонзилось:
«Скорей!
Скорей! Смотрите, вот сюрприз –
Оно
не чучело, оно зашевелилось!»
В
корзинку для бумаг «ее» портрет
Давно
был брошен, порванный жестоко...
Чудак
собрал и склеил свой предмет,
Недоставало
только глаз и бока.
Любовно
и восторженно взглянул
На
чистые черты сбежавшей дамы,
Взял
лобзик, сел верхом на хлипкий стул –
И
в комнате раздался визг упрямый.
Выпиливая
рамку для «нея»,
Свистало
чучело и тихо улыбалось...
Напротив
пела юная швея,
И
солнце в стекла бешено врывалось!
<1910>