И
сеет перлы хладная роса.
В
аллее темной – слушай! – голоса:
"Да,
сударь мой: так дней недели семь
Я погружен
в беззвездной ночи темь!
Вы
правы: мне едва осьмнадцать лет
И
говорят – я недурной поэт.
Но
стыдно мне, с рожденья горбуну,
Над
ней вздыхать и плакать на луну...
Нет,
сударь мой: иных я мыслей полн"...
Овеян
сад плесканьем темных волн;
Сухих
акаций щелкают стручки.
"Вот
вам пример: на нос одев очки,
Сжимаю
жадно желтый фолиант.
Строка
несет и в берег бросит: Кант.
Пусть
я паук в пыли библиотек:
Я
просвещенный, книжный человек,
Людей,
как мух, в сплетенья слов ловлю:
Встаю
чуть свет: читаю, ем и сплю...
Да,
сударь мой: так дней недели семь
Я
погружен в беззвездной ночи темь.
Я не
монах: как шум пойдет с реки,
Не
раз – не раз, на нос надев очки,
И
затая нескромную мечту,
Младых
Харит младую наготу,
К
окну припав, рассматриваю я,
Рассеянно
стаканом мух давя;
Иль
крадусь в сад к развесистой ольхе..."
И
крякнет гость, и подмигнет: "Хе-хе..."
Молчат.
И ночь. Шлют шелест тростники.
Сухих
акаций щелкают стручки.
Огнистый
след прочертит неба склон.
Слетит
алмаз в беззвездный бездны сон.
1908
Москва