Весь город
поутру твердит:
– Вчера убита
Джойс Эдит. –
А кто она, и где
жила,
И с кем тот
вечер провела?
Чужая смерть
невнятна нам –
Поахали – и по делам:
Кто на завод,
кто в магазин,
В контору, в
банк – и ни один
Из них не думал,
что когда
Нибудь исчезнет
навсегда.
Звенят трамваи,
слаб ледок,
А девушка глядит
в листок:
Всё те же десять
черных строк,
А уж заныл от
боли бок,
Расширенно стоят
глаза,
И не бежит на
них слеза,
И рот запекшийся
твердит:
– Моя Эдит, моя
Эдит.
Куда девался
милых смех,
Улыбки и соболий
мех,
Сережки длинные
в ушах
И воробьиная
душа?
Кто будет в
опере бывать,
Блэк-беттом с
Вилли танцевать?
Где ты упала,
где лежишь,
Не обновивши
модных лыж?
Тебя в саду я не
найду...
Вдруг вскрикнула
и на ходу
С трамвая
бросилась в мотор...
Всё так же дик
недвижный взор.
Скорей, скорей,
скорей, скорей
В простор
сугробистых полей!
Прокрикнут адрес
кое-как...
Шофер, как
видно, не дурак,
Пускает
запрещенный ход,
Застопорил лишь
у ворот.
– Не надо сдачи!
– Вот звонок...
Рукою жмет себе
висок...
– Где Вилли? – Старшая
сестра
Шепнула: – Он
еще вчера
Был арестован. –
Мицци, ах,
Не устояла на
ногах.