Не губернаторша
сидела с офицером,
Не государыня внимала
ординарцу,
На золоченом,
закрученном стуле
Сидела Богородица
и шила.
А перед ней
стоял Михал-Архангел.
О шпору шпора
золотом звенела,
У палисада конь
стучал копытом,
А на пригорке
полотно белилось.
Архангелу
Владычица сказала:
«Уж, право, я,
Михайлушка, не знаю,
Что и подумать.
Неудобно слуху.
Ненареченной
быть страна не может.
Одними литерами
не спастися.
Прожить нельзя
без веры и надежды
И без царя,
ниспосланного Богом.
Я женщина. Жалею
и злодея.
Но этих за людей
я не считаю.
Ведь сами от
себя они отверглись
И от души
бессмертной отказались.
Тебе предам их.
Действуй справедливо».
Умолкла, от
шитья не отрываясь.
Но слезы не
блеснули на ресницах,
И сумрачен стоял
Михал-Архангел,
А на броне
пожаром солнце рдело.
«Ну, с Богом!» –
Богородица сказала,
Потом в окошко
тихо посмотрела
И молвила: «Пройдет
еще неделя,
И станет полотно
белее снега».
Ноябрь 1924