Михаил Кузмин. Ко мне скорее, Теодор и Конрад!..



Л. Ракову


Ко мне скорее, Теодор и Конрад!
Душа моя растерзана любовью,
И сам себе кажусь я двойником,
Что по земле скитается напрасно,
Тоскуя о телесной оболочке.
Я не покоя жажду, а любви!
Сомнамбулы сладчайшее безумье,
Да раздробившийся в сверканьях Крейслер,
Да исступленное блаженство дружбы –
Теперь водители моей судьбы.
      Песок, песок, песок...
      Жаркие глыбы гробницы...
      Ни облака, ни птицы...
      Отбившийся мотылек
      В зное недвижном висит...
      Всё спит...
      Как мир знакомый далек!
      Шимми и небоскребы
      Уплыли: спутники оба
      Читают на входе гроба
      Не понятное мне заклятье,
      Как посвященные братья.
      Смерть? объятья?
Чужое, не мое воображенье
Меня в пустыню эту привело,
Но трепетность застывшего желанья
Взошла из глубины моей души.
Стучало сердце жалкое: откройся,
Мне всё равно: таишь объятья, смерть,
Сокровище царей, богов бессмертье.
Я дольше ждать, ты видишь, не могу.
      Фейдт и Гофман улыбнулись,
      Двери тихо повернулись.
      Сумрак дрогнул, густ и ал,
      Словно ветер пробежал...
      И выходит...
Игра несоответствий вам мила!
Я вижу не в одежде неофита,
Не в облаченьи древнего Египта,
А в пиджаке последнего покроя,
С высокой пуговицей, узкой тальей,
Давно известного мне человека.
Прямой, как по линейке, узкий галстух,
Косой пробор волос, светлее русых,
Миндалевый разрез апрельских глаз,
Любовным луком вычерчены губы,
И, как намек, саксонский подбородок...
Назад откинут юношеский стан,
Как тетива, прямы и длинны ноги,
Как амулеты, розовые ногти...
На правой, гладко выбритой щеке
Темнеет томно пятнышко Венеры.
Известно все, но золотой туман,
Недвижный и трепещущий, исходит...
Оцепенение, блаженный сон,
И ожидание, любовь, желанье, –
Соединилось всё, остановившись.
А мотылек усталый опустился
На кончик лакированной ботинки
И белым бантиком лежать остался.
О, золотистая струя рейнвейна!
Всё кажется, что скрытая игра
Пробьется пеной на твою поверхность.
      Сердце, могу ль
      Произнести я
      Полное имя?
      Тайну хранить
      Трудно искусству...
      Маску надев,
      Снова скажу:
      Гуль!
Я принимаю!.. сладко умереть,
Коснувшись этих ног, руки, одежды,
В глазах увидев ласточек полет,
Апрельский вечер, радугу и солнце!
Ответ, ответ, хоть уголками губ!
Ты улыбнулся. Спутники стояли,
Едва заметные, у стен гробницы.
– Но я не смерть, а жизнь, – произнеслось. –
Всё, что пленяет, что живет и движет,
Всё это – я! Искусство, города,
Поездки дальние и приключенья,
Высокие, крылатейшие мысли,
И мелочи быстротекущей жизни,
И блеск, и радость, ревность и страданье,
Святая бедность и веселый голод,
И расточительность, любовь и слава,
Всё это – я, всё это – я. Узнал ты?
– Я принимаю! я изнемогаю
От жажды. Напои живой водою,
О Гуль! душа моя, судьба и сердце –
Вот сделалось всё шатким и непрочным,
Капризным, переменчивым, как жизнь.
Опасное блаженство! но я понял:
Покой устойчивый подобен смерти.
Куда меня, о Теодор и Конрад,
Вы завели, в чужом воображеньи
Явился я непрошеным пришельцем.
Найдется ль место мне в твоих мечтах?
Но парус поднят... и – плыви, галера!
Сокровище царей, оно со мною!      

Апрель 1924




   Михаил Кузмин. СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ПРИЖИЗНЕННЫЕ СБОРНИКИ. Часть вторая