Вот барышня под
белою березой,
Не барышня, а
панна золотая, –
Бирюзовато тянет
шелковинку.
Но задремала,
крестики считая,
С колен скользнула
на траву ширинка,
Заголубела
недошитой розой.
Заносчиво, как
молодой гусарик,
Что кунтушом в
мазурке размахался,
Нагой Амур
широкими крылами
В ленивом меде
неба распластался,
Остановясь, душа
моя, над нами, –
И по ресницам
спящую ударил.
Как встрепенулась,
как захлопотала!
Шелка, шитье,
ширинку – всё хватает,
А в золотом
зрачке зарделась слава,
И пятки
розоватые мелькают.
И вдруг на
полотне – пожар и травы,
Корабль и
конница, залив и залы.
Я думал:
«Вышьешь о своем коханном!»
Она в ответ: «Во
всем – его дыханье!
От ласки милого
я пробудилась
И принялась за
Божье вышиванье,
Но и во сне о
нем же сердце билось –
О мальчике
минутном и желанном».
1921