Слоями розовыми
облака опадали.
Вечер стих, но
птицы еще не пели.
Золотой купол
был апостольски полон,
и не
проснувшееся с горы было видно море.
Зеленоватые
сырые дали
ждали
загорной
свирели,
и непроросшие
еще гребни волн
к утру не
вызывал звук.
Вдруг
легкий и теплый,
словно дыханье, голос
(из долины, с
неба?) пропел:
– Милый путник,
слушай.
К премудрости
открой уши.
Закрыты запада
двери:
я, ты и Бог – трое.
Четвертого нет.
Безгласны спящие
звери.
Но Божий сияет
свет.
Посвященным – откровенье.
Просто стой.
Кругами небесных
тел
восхожденье
к полноте
неоскудно простой.
Слушай мой
голос,
говорю я,
Радужных Врат дева,
Праматерь мира,
первозданная Ева.
Я колышу налитый
мною колос,
я алею в спелой
малине
и золотею в
опереньи фазана,
трепещу на
магнитной игле,
плачу в сосновой
смоле,
в молоке
разломанного стебля,
с птицей летаю,
с рыбой ныряю,
с ветром рыдаю,
мерцаю звездой.
Через меня в
пустоте возникает эхо
и в пустыне
обманчивые здания.
Я извожу искры
из кошачьего меха
и филину
наплакала ночные рыдания.
Теку,
неподвижная,
лежу, текучая,
золотая и
темная,
раздробленная и
целая,
родная и
непонятная
слепая
пророчица,
косное желание.
Ростки
мироздания –
я вывожу траву
из подземной гнили,
я, подымая прямо
деревья –
на косогорах и
уклонах растут они прямо, –
я воздвигаю
храмы.
Мною головы
людей смотрят в небо
и поднимают
вспученные мужские органы
(прямо, крепко,
вверх)
для той же цели.
Слушай, слушай!
Зови меня Ева,
Еннойя,
Душа мира,
София.
Я в тебе,
и ты во мне.
Я, ты и Бог – трое,
четвертого нет.
–
Тихим
воркованьем наполнились уши.
Посветлели
последние тени;
голос пел всё
нежнее, всё глуше,
по долинным
опускаясь ступен<ям>.
Как
проснувший< ся >
поднял я голову
и увидел
круглое,
как диск,
солнце.
29 ноября 1917