Михаил Кузмин. ДЛЯ АВГУСТА



С. В. Демьянову


1. ТЫ


Так долго шляпой ты махал,
Что всем ужасно надоел.
Взяла брюнетка на прицел,
Подруга вставила «нахал».
И долго крякал капитан,
Который здорово был пьян.

Махал, махал, и, наконец,
Когда остался ты один,
Какой-то плотный господин
Тебя уводит как отец.
В одной из светленьких кают
Уж скоро рюмки запоют.

Ты треугольник видишь бри
И рядом страсбургский пирог...
Тут удержаться уж не мог,
Подумал: «Ах, черт побери!
Я никогда их не едал,
У Блока кое-что читал».

Отец нежданный стороной
Заводит речь о том, о сем:
Да сколько лет, да как живем,
Да есть ли свой у вас портной...
То Генрих Манн, то Томас Манн,
А сам рукой тебе в карман...

Папаша, папа, эй-эй-эй!
Не по-отцовски вы смелы...
Но тот, к кому вы так милы, –
Видавший виды воробей.
Спустилась шторка на окне,
Корабль несется по волне.



2. ЛУНА


А ну, луна, печально!
Печатать про луну
Считается банально,
Не знаю почему.

А ты внушаешь знанье
И сердцу, и уму:
Понятней расстоянье
При взгляде на луну,

И время, и разлука,
И тетушка искусств –
Оккультная наука,
И много разных чувств.

Покойницкие лица
Ты милым придаешь,
А иногда приснится
Приятненькая ложь.

Без всякого уменья
Ты крыши зеленишь
И вызовешь на пенье
Несмысленную мышь.

Ты путаешь, вещаешь,
Кувыркаешь свой серп
И точно отмечаешь
Лишь прибыль да ущерб.

Тебя зовут Геката,
Тебя зовут Пастух,
Коты тебе оплата
Да вороной петух.

Не думай, ради Бога,
Что ты – хозяйка мне, –
Лежит моя дорога
В обратной стороне.

Но, чистая невеста
И ведьма, нету злей,
Тебе найдется место
И в повести моей.



3. А Я…


Стоит в конце проспекта сад,
Для многих он – приют услад,
А для других – ну, сад как сад.

У тех, кто ходят и сидят,
Особенный какой-то взгляд,
А с виду – ходят и сидят,

Куда бы ни пришлось идти –
Всё этот сад мне по пути,
Никак его не обойти.

      Уж в августе темнее ночи,
      А под деревьями еще темнее.
      Я в сад не заходил нарочно,
      Попутчика нашел себе случайно...
      Он был высокий, в серой кепке,
      В потертом несколько, но модном платье.
      Я голоса его не слышал –
      Мы познакомились без разговоров, –
      А мне казалось, что, должно быть, – хриплый.

– На Вознесенском близко дом...
Мы скоро до него дойдем...
Простите, очень грязный дом. –

Улыбка бедная скользит...
Какой у Вас знакомый вид!..
Надежды, память – всё скользит...

Ведь не был я нисколько пьян,
Но рот, фигура и туман
Твердили: – Ты смертельно пьян!..

Разделся просто, детски лег...
Метафизический намек
Двусмысленно на сердце лег.



4. ТОТ


Поверим ли словам цыганки, –
До самой смерти продрожим.
А тот сидит в стеклянной банке,
И моложав, и невредим.

Сидит у столика и пишет, –
Тут каждый Бердсли и Шекспир, –
Апрельский ветер тюль колышет,
Сиреневый трепещет мир,

Звенят, звенят невыносимо
Иголки, искры и вино,
И ласточки просвищут мимо
Американкою в окно.

Измены здесь для примиренья,
А примиренья для измен.
Политональнейшее пенье
От лаковых несется стен.

Всё кружится, и всё на месте...
Всё близко так, и всё поет,
Отчетливо, как при Норд-Эсте,
Прозрачно, словно жидкий мед...

Куда пропал ты, беспечальный
И чистый воздух медных скал?
На Вознесенском дом скандальный
Да пароходный тот нахал!



5. ТЫ / 2-ое


– Остановка здесь от часа до шести,
А хотелось бы неделю провести.
      Словно зайчики зеркал,
      Городок из моря встал,
      Всё каналы да плотины,
      Со стадами луговины, –
      Нет ни пропастей, ни скал.

Кабачок стоит на самом берегу,
Пароход я из окна устерегу.
      Только море, только высь.
      По земле бы мне пройтись:
      Что ни город – всё чудесно,
      Неизвестно и прелестно,
      Только знай себе дивись!

Если любишь, разве можно устоять?
Это утро повторится ли опять?
      И галантна, и крепка
      Стариковская рука.
      Скрипнул блок. Пахнуло элем.
      Чепуху сейчас замелем,
      Не услышать нам свистка.



6. А Я / 2-oe


Постучали еле слышно...
Спичка чирк... шаги... глаза...
Шепот... «Вася, осторожней:
По домам идет обход».
– Шпалер, шпалер... Брось за печку...
– Гость?.. смывайтесь... разве пьян?..
– Черный ход еще не заперт, –
Мина Карловна сидит.
– Извиняюсь... не нарочно...
Я и сам тому не рад...
Я засыпаюсь, наверно,
На Конюшенной налет.
Ну, пока! – поцеловались...
– Стой! и я с тобой. – Куда?
– Всё равно! – А попадетесь?
Укрывателю тюрьма.
      Отчего же хриплый голос
      Стал прозрачным и любимым,
      Будто флейта заиграла
      Из-за толстого стекла.
      Отчего же эта нежность
      Щеки серые покрыла,
      Словно в сердце заключенной
      Оставаться не могла?
      Разве ты сидишь и пишешь,
      Легче бабочки из шелка,
      И причесан, и напудрен,
      У апрельского стола?

– Что же стали? – Кот-басила...
Опрокинулось ведро.
– Тише, черти! – Сердце бьется,
Заливается свисток.
– Значит, ты?.. – До самой смерти!
Улыбнулся в темноте.
– Может, ждать совсем не долго,
Но спасибо и на том.
Тут калитка возле ямы...
Проходной я знаю двор.
Деньги есть? Айда на Остров.
Там знакомый пароход.
Паспортов у нас не спросят,
А посадят прямо в трюм.
Дней пяток поголодаем
Вместе, милый человек!



7. ТОТ / 2-ое


Февральский радио поет
Приволье молодости дальной,
Натопленность кисейной спальной
И межпланетный перелет.

Перечит нежности начальной
Воспоминаний праздный счет.
Сереет снег, тончает лед.
Не уберечь зимы венчальной!

Хрусталь на прежнее стекло
Воображенье налагает,
Изменчивое так светло!

Плывут вуали, воздух тает...
И сонный вой гавайских труб
Напоминает трепет губ.



8. ЛУНА / 2-oe


Луна! Где встретились!.. сквозь люки
Ты беспрепятственно глядишь,
Как будто фокусника трюки,
Что из цилиндра тянет мышь.
Тебе милей была бы урна,
Руины, жалостный пейзаж!
А мы устроились недурно,
Забравшись за чужой багаж!
Всё спит; попахивает дегтем,
Мочалой прелой от рогож...
И вдруг, как у Рэнбо, под ногтем
Торжественная щелкнет вошь.
И нам тепло, и не темно нам,
Уютно. Качки нет следа.
По фантастическим законам
Не вспоминается еда...
Сосед храпит. Луна свободно
Его ласкает как угодно,
И сладострастна, и чиста,
Во всевозможные места.
Я не ревнив к такому горю:
Ведь стоит руку протянуть –
И я с луной легко поспорю
На деле, а не как-нибудь!
Вдруг... Как?.. смотрю, смотрю... черты
Чужие вовсе... Разве ты
Таким и был? И нос, и рот...
Он у того совсем не тот.
Зачем же голод, трюм и море,
Зубов нечищенных оскал?
Ужели злых фантасмагорий,
Луна, игрушкою я стал?
Но так доверчиво дыханье
И грудь худая так тепла,
Что в темном, горестном лобзанья
Я забываю всё дотла.



9. ТЫ / 3-е


– Вы мне не нравитесь при лунном свете:
Откуда-то взялись брюшко и плешь,
И вообще, пора бы шутки эти
Оставить вам, – Голландия скучна!
– Но, детка, вы же сами захотели
Остановиться в этом городке.
Не думал я, что в столь прелестном теле
Такой упрямец маленький сидит.
– Вы лишены духовных интересов.
Что надо вам, легко б могли найти
В любом из практикующих балбесов!
А я... а я... – Брюссельская капуста
Приправлена слезами. За окном
На горизонте растушеван густо
Далекий дождь...
В глазах плывет размытая фиалка, –
Так самого себя бывает жалко!
– Вы сами можете помочь невзгодам,
Ведь дело не в Голландии, а в вас!
– Нет, завтра, завтра, первым пароходом!
А вас освобождаю хоть сейчас! –
Забарабанил дружно дождь по крышам,
Всё стало простодушней и ясней.
Свисток теперь, конечно, мы услышим,
А там посмотрим. «Утро вечера мудреней».



10. ВСЕ ЧЕТВЕРО / Апофеоз


Тра-та-та-тá-та, тра-та-та-тá-та,
Тра-та-та-тá-та, тра-тá-та-тá!
Нептун трезубцем тритонов гонит.
Апофеоз. Апофеоз!

Тра-та-та-тá-та. Дельфин играет!
Тра-та-та-тá-та. Ярка лазурь!
Брады завеса ключом взлетает.
Апофеоз, Апофеоз!

Парнáя роскошь – была мóкредь.
Повеял ужас, дымит восторг...
И ты – не тот ведь, и тот – не тот ведь!
Апофеоз. Апофеоз!

Потягиваясь сладко, вышли.
Голландия! Конец пути.
Идти легко, как паре в дышле.
И заново глядят глаза:
Земля и воздух – всё другое.
Кругом народ, всё видим мы,
И все-таки нас только двое,
И мы другие, как и все.
Какой чудесный день сегодня.
Как пьяно вывески твердят,
Что велика любовь Господня!
Поют опущенные сходни,
Танцуют краны, паруса.
Ты не сидишь уже, окован,
В стеклянном пресном далеке,
Кисейный столик расколдован
И бьется в сердце, как живой.
Вдруг... Боже мой. Навстречу пара,
И машет та же шляпа мне.
Ах, в ожидании удара
Прижаться в нежной простоте.
Другой кричит издалека:
Fichue rencontre! c'est toi! c'est moi!*

Толчком проворным старик за бортом.
Такая жертва, такой отказ
Считаться мог бы первейшим сортом.
Апофеоз. Апофеоз!

– Ведь я всё тот же! минута бреда...
Опять с тобою – и нет измен. –
– Круги бросайте! Тащите деда! –
Апофеоз. Апофеоз!

Тра-та-тá-та. Но я не тот же.
Тра-та-та-тá-та. Я не один!
– Какая черствость! и с кем? о Боже!
Тра-та-та-тá-та, тра-та-та-тá.

Триумф Нептуна туземцев тешит.
И остаются все при своем.
В восторге дядя затылок чешет.
Апофеоз! Апофеоз!

1927
_______________
*Ничего себе встреча! вот и ты! вот и я! (фр.)




            Михаил Кузмин. ДЛЯ АВГУСТА (Сб. ФОРЕЛЬ РАЗБИВАЕТ ЛЕД)