В окне под
потолком желтеет липа
И виден золотой
отрезок неба.
Так тихо, будто
вы давно забыты,
Иль
выздоравливаете в больнице,
Иль умерли, и
всё давно в порядке.
Здесь каждая минута
протекает
Тяжелых, полных
шестьдесят секунд.
И сердце словно
перестало биться,
И стены белы,
как в монастыре.
Когда раздался
хриплый скрип ключа,
Сидевший у стола
не обернулся,
А продолжал
неистово смотреть
На золотую липу
в небе желтом.
Вот перед ним
какой-то человек.
Он в волчьей
шапке, с черной бородою,
В руках он
держит круглый белый хлеб
И узкогорлую
бутылку с рейнским.
– Я навестить
пришел вас. Может быть,
Не только
навестить... – Молчит, ни слова.
– Мне все
известно. Вы ведь Вильгельм Штуде.
У вас есть
сестры, Марта и Мария,
И друг у вас
Эрнест фон Гогендакель...
А Джойс Эдит вам
не была невестой.
– Вот чудеса!
Газетные известья!
Кто ж этого не
знает? Имена!
– Ну хорошо.
Тогда напомню то,
Что не было
помещено в газетах:
Что вы Эдит
совсем не убивали,
А взяли на себя
вину затем,
Чтоб не
коснулось подозренье друга.
– Зачем нам
заново вести все дело?
В суде сказалося
не мненье судей,
А чья-то правда
правду оттолкнула
И мне не
позволяла говорить.
Теперь мне всё
равно, как будто чувства
Мои исчезли, связки
и суставы
Распалися. Одна
осталась жажда
Да голод
маленький. Вот, я читал,
Что дикари
живьем съедают бога.
Того, кто дорог,
тоже можно съесть.
Вы понимаете? я
будто умер,
И приговор есть
только подтвержденье
Того, что уж
случилось. Право, так.
– Я вам принес
хорошего вина.
Попробуйте и
закусите хлебом.
– О, словно
золото! А хлеб какой!
Я никогда такой
не видел корки!
Вливается
божественная кровь!
Крылатыми
становятся все мысли!
Да это – не
вино, не хлеб, а чудо!
И вас я
вспоминаю. Вас видал,
Еще когда я
назывался Вилли.
Теперь я, может
быть, уж Фридрих, Карл,
Вольфганг иль
как-нибудь еще чуднее.
– Идемте. Дверь
открыта. Всё готово.
Вас ждут. Вы
сами знаете – вас любят.
И заново начать
возможно жизнь.
– А Джойс Эдит,
бедняжка, не воскреснет.
– Воскреснет,
как и все. Вам неизвестно,
Что у меня
предсмертное письмо
Ее находится?
Улики сняты.
– Ах так!.. Я
разучился уж ходить...
Я не дойду.
Какое солнце! Липы!