Шелестом желтого
шелка,
Венерина аниса
(медь – ей металл) волною,
искрой
розоватой,
радужным
колесом,
двойника
поступью,
арф бурными
струнами,
ласковым,
словно телефонной
вуалью пониженным,
голосом,
синей в спине
льдиной
(«пить!
пить!» пилит)
твоими глазами,
янтарным на
солнце пропеллером
и розой (не
забуду!) розой!
реет,
мечется,
шепчет,
пророчит,
неуловимая,
слепая...
Сплю, ем,
хожу, целую...
ни времени,
ни дня,
ни часа
(разве ты –
зубной врач?)
неизвестно.
Муза, муза!
Золотое перо
(не фазанье,
видишь, не фазанье)
обронено.
Раздробленное – один
лишь Бог цел!
Безумное – отъемлет
ум Дух!
Непонятное – летучий
Сфинкс – взор!
Целительное – зеркальных
сфер звук!
Муза! Муза!
– Я – не муза, я
– орешина,
Посошок я вещий,
отрочий.
Я и днем, и
легкой полночью
К золотой ладье
привешена.
Медоносной вьюсь
я мушкою,
Пеленой стелюсь
я снежною.
И не кличь
летунью нежную
Ни женой ты, ни
подружкою.
Обернись – и я
соседкою.
Любишь? сердце
сладко плавится,
И плывет,
ликует, славится,
Распростясь с
постылой клеткою.
Май 1922