1
Ты
пишешь перстом на песке,
А я
подошла и читаю.
Уже
седина на виске.
Моя голова – золотая.
Как
будто в песчаный сугроб
Глаза
мне зарыли живые.
Так
дети сияющий лоб
Над
Библией клонят впервые.
Уж
лучше мне камень толочь!
Нет,
горлинкой к воронам в стаю!
Над
каждой песчинкою – ночь.
А я
все стою и читаю.
Ты
пишешь перстом на песке,
А я
твоя горлинка, Равви!
Я первенец
твой на листке
Твоих
поминаний и здравий.
Звеню
побрякушками бус,
Чтоб
ты оглянулся – не слышишь!
О
Равви, о Равви, боюсь –
Читаю
не то, что ты пишешь!
А
сумрак крадется, как тать,
Как
черная рать роковая.
Ты
знаешь – чтоб лучше читать –
О
Равви – глаза закрываю...
Ты
пишешь перстом на песке...
Москва, Пасха 1920
Не
любовницей – любимицей
Я
пришла на землю нежную.
От
рыданий не подымется
Грудь
мальчишая моя.
Оттого
– то так и нежно мне –
Не
вздыхаючи, не млеючи –
На
малиновой скамеечке
У подножья
твоего.
Если
я к руке опущенной
Ртом
прильну – не вздумай хмуриться!
Любованье
– хлеб насущный мой:
Я
молитву говорю.
Всех
кудрей златых – дороже мне
Нежный
иней индевеющий
Над
малиновой скамеечкой
У
подножья твоего.
Головой
в колени добрые
Утыкаючись
– все думаю:
Все
ли – до последней – собраны
Розы
для тебя в саду?
Но
в одном клянусь: обобраны
Все
– до одного! – царевичи –
На
малиновой скамеечке
У
подножья твоего.
А
покамест песни пела я,
Ты
уснул – и вот блаженствую:
Самое
святое дело мне –
Сонные
глаза стеречь!
–
Если б знал ты, как божественно
Мне
дышать – дохнуть не смеючи –
На
малиновой скамеечке
У
подножья твоего!
1-е Воскресенье после Пасхи 1920