Весной, в новолунье, в
прозрачный тот час,
Что двойственно вечен и нов,
И сладко волнует и
радует нас,
Колеблясь на грани миров,
Я вздрогнул от взора
двух призрачных глаз,
В одном из больших городов.
Глаза отражали
застывшие сны,
Под тенью безжизненных век,
В них не было чар
уходящей весны,
Огней убегающих рек,
Глаза были полны
морской глубины,
И были слепыми навек.
У темного дома стояла
она,
Виденье тяжелых потерь,
И я из высокого видел
окна,
Как замкнута черная дверь,
Пред бледною девой с
глубокого дна,
Что нищею ходит теперь.
В том сумрачном доме,
большой вышины,
Балладу о Море я пел,
О деве, которую мучили
сны,
Что есть неподводный предел,
Что, может быть, в
мире две правды даны
Для
душ и для жаждущих тел.
И с болью я медлил и
ждал у окна,
И явственно слышал в окно
Два слова, что молвила
дева со дна,
Мне вам передать их дано:
«Я видела Солнце», –
сказала она, –
«Что после, – не все ли равно!»