Быть может, предок мой
был честным палачом:
Мне маки грезятся,
согретые лучом,
Гвоздики алые, и,
полные угрозы,
Махрово-алчные,
раскрывшиеся розы.
Я вижу лилии над зыбкою
волной:
Окровавленные багряною
Луной,
Они, забыв свой цвет,
безжизненно-усталый,
Мерцают сказочно
окраской ярко-алой,
И с сладким ужасом, в
застывшей тишине,
Как губы тянутся, и
тянутся ко мне.
И кровь поет во мне...
И в таинстве заклятья
Мне шепчут призраки:
«Скорее! К вам в объятья!
Целуй меня... Меня!..
Скорей... Меня... Меня!..»
И губы жадные, на шабаш
свой маня,
Лепечут страшные
призывные признанья:
«Нам все позволено...
Нам в мире нет изгнанья...
Мы всюду встретимся...
Мы нужны для тебя...
Под красным Месяцем,
огни лучей дробя,
Мы объясним тебе все
бездны наслажденья,
Все тайны вечности и
смерти и рожденья».
И кровь поет во мне. И
в зыбком полусне
Те звуки с красками
сливаются во мне.
И близость нового, и
тайного чего-то,
Как пропасть горная, на
склоне поворота,
Меня баюкает, и
вкрадчиво зовет,
Туманом огненным окутан
небосвод,
Мой разум чувствует,
что мне, при виде крови,
Весь мир откроется, и
все в нем будет внове,
Смеются маки мне,
пронзенные лучом...
Ты слышишь, предок мой?
Я буду палачом!