Он был из тех, на ком лежит
печать
Непогасимо-яркого страданья,
Кто должен проклинать или
молчать,
Когда звучат аккорды мирозданья.
Средь ликов, где прозрачен
каждый взгляд,
Средь ангелов, поющих светлым
хором,
И вторящих свой вечный «Свят,
свят, свят», –
Он вспыхнул бы и гневом, и
укором.
Нет, в нем сверкал иной зловещий
свет,
Как факел он горел на мрачном
пире:
Где есть печаль, где стон, там
правды нет,
Хотя бы красота дышала в мире.
«Ответа – сердцу, сердцу моему!»
Молил он, задыхаясь от
страданья,
И демоны являлися к нему,
Чтоб говорить о тайнах
мирозданья.
Он проклял Мир, и вечно-одинок,
Замкнул в душе глубокие печали,
Но в песнях он их выразить не
мог,
Хоть песни победительно звучали.
И полюбил он в Мире только то,
Что замерло в отчаянье молчанья:
Вершины гор, где не дышал никто,
Безбрежность волшебства их без
названья.
Ночных светил неговорящий свет,
И между них, с их правильным
узором,
Падение стремительных комет,
Провал ночей, пронзенный метеором.
Все то, что, молча, выносив свой
гнет,
Внезапной бурей грянет в миг
единый,
Как чистый снег заоблачных высот
Стремится вниз – губительной
лавиной.