Мне снятся поразительные
сны.
Они всегда с
действительностью слиты,
Как в тающем аккорде
две струны.
Те мысли, что давно
душой забыты,
Как существа, встают
передо мной,
И окна снов гирляндой
их обвиты.
Они растут живою
пеленой,
Чудовищно и страшно
шевелятся,
Глядят – и вдруг их
смоет, как волной.
Мгновенье мглы, и тени
вновь теснятся.
Я в странном замке.
Всюду тишина.
За дверью ждут, но дверь
открыть боятся.
Не знаю, кто. Но знаю:
тишь страшна.
И кто-то может каждый
миг возникнуть,
Вот, белый, встал,
глядит из-за окна.
И я хочу позвать
кого-то, крикнуть,
Но все напрасно: голос
мой погас.
Постой, я должен к
ужасам привыкнуть.
Ведь он встает уже не
первый раз.
Взглянул. Ушел. Какое
облеченье!
Но лучше в сад пойти.
Который час?
На циферблате умерли
мгновенья!
Недвижно все. Замкнута
глухо дверь.
Я в царстве леденящего
забвенья.
Нет «после», есть лишь
мертвое «теперь».
Не знаю, как, но времени
не стало.
И ночь молчит, как
страшный черный зверь.
Вдруг потолок
таинственного зала
Стал медленно
вздыматься в высоту,
И принял вид небесного
провала.
Все выше. Вот заходит
за черту
Тех вышних звезд, где
Рай порой мне снится,
Превысил их, и превзошел
мечту.
Но нужно же ему
остановиться!
И вот с верховной точки
потолка
Какой-то блеск
подвижный стал светиться: –
Два яркие и злые
огонька.
И, дрогнув на воздушной
тонкой нити,
Спускаться стало – тело
паука.
Раздался чей-то резкий
крик: «Глядите!»
И кто-то вторил в гуле
голосов:
«Я говорил вам – зверя
не будите».
Вдруг изо всех, залитых
мглой, углов,
Как рой мышей, как
змеи, смутно встали
Бесчисленные скопища
голов.
А между тем с высот, из
бледной дали,
Спускается чудовищный
паук,
И взгляд его – как
холод мертвой стали.
Куда бежать! Видений
замкнут круг.
Мучительные лица вверху
вздернув,
Они не разнимают сжатых
рук.
И вдруг, – как шулер,
карты передернув,
Сразит врага, – паук,
скользнувши вниз,
Внезапно превратился в
тяжкий жернов.
И мельничные брызги
поднялись.
Все люди, сколько их ни
есть на свете,
В водоворот чудовищный
сплелись.
И точно эту влагу били
плети,
Так много было
бешенства кругом, –
Росли и рвались вновь
узлы и сети.
Невидимым гонимы
рычагом,
Стремительно неслись в
водовороте
За другом друг,
враждебный за врагом.
Как будто бы по
собственной охоте,
Вкруг страшного
носились колеса,
В загробно-бледной
лунной позолоте.
Мятется белой пены
полоса,
Утопленники тонут,
пропадают,
А там, на дне –
подводные леса.
Встают как тьма,
безмолвно вырастают,
Оплоты, как гиганты,
громоздят,
И ветви змеевидные
сплетают.
Вверху, внизу, куда ни
кинешь взгляд,
Густеют глыбы зелени
ползущей,
Растут, и угрожающе
молчат.
Меняются. Так вот он,
мир грядущий,
Так это-то в себе
скрывала тьма!
Безмерный город,
грозный и гнетущий.
Неведомые высятся дома,
Уродливо тесна их
вереница,
В них пляски, ужас,
хохот, и чума.
Безглазые из окон
смотрят лица,
Чудовища глядят с
покатых крыш,
Безумный город, мертвая
столица.
И вдруг, порвав
мучительную тишь,
Я просыпаюсь, полный
содроганий, –
И вижу убегающую мышь –
Последний призрак
демонских влияний!