Да, я, наверно, жил не годы, а
столетья,
Затем что в смене лет встречая –
и врагов,
На них, как на друзей, не в
силах не глядеть я,
На вражеских руках я не хочу
оков.
Нет, нет, мне кажется порою, что
с друзьями
Мне легче жестким быть,
безжалостным подчас: –
Я знаю, что для нас за
тягостными днями
Настанет добрый день, с улыбкой
нежных глаз.
За миг небрежности мой друг
врагом не станет,
Сам зная слабости, меня простит
легко.
А темного врага вражда, как
тьма, обманет,
И упадет он вниз, в овраги,
глубоко.
Он не узнает сам, как слаб он в
гневе сильном.
О, величаются упавшие, всегда: –
Бродячие огни над сумраком
могильным
Считает звездами проклятая
Вражда.
Я знаю, Ненависть имеет взор
блестящий,
И искры сыплются в свидании
клинков.
Но мысль в сто крат светлей в
минутности летящей,
Я помню много битв, и множество
веков.
Великий Архимед, с своими
чертежами,
Прекрасней, чем солдат,
зарезавший его.
Но жалче – тот солдат, с
безумными глазами,
И с беспощадной тьмой влеченья
своего.
Мне жаль, что атом я, что я не
мир – два мира! –
Безумцам отдал бы я все свои
тела, –
Чтоб, утомясь игрой
убийственного пира,
Слепая их душа свой тайный свет
зажгла.
И, изумленные минутой
заблужденья,
Они бы вдруг в себе открыли
новый лик, –
И, души с душами, сплелись бы мы
как звенья,
И стали б звездами, блистая
каждый миг!