О, как, должно быть, было это
Утро
Единственно в величии своем,
Когда в рубинах, в неге
перламутра,
Зажглось ты первым творческим
лучом.
Над Хаосом, где каждая
возможность
Предчувствовала первый свой расцвет,
Во всем была живая
полносложность,
Все было «Да», не возникало
«Нет».
В ликующем и пьяном Оксане
Тьмы тем очей глубоких ты
зажгло,
И не было нигде для счастья
грани,
Любились все, так жадно и
светло.
Действительность была равна с
мечтою,
И так же близь была светла, как
даль.
Чтоб песни трепетали красотою,
Не надо было в них влагать
печаль.
Все было многолико и едино,
Все нежило и чаровало взгляд,
Когда из перламутра и рубина
В то Утро ты соткало свой наряд.
Потом, вспоив столетья, миллионы
Горячих, огнецветных, страстных
дней,
Ты жизнь вело чрез выси и
уклоны,
Но в каждый взор вливало блеск
огней.
И много раз лик Мира изменялся,
И много протекло могучих рек,
Но громко голос Солнца
раздавался,
И песню крови слышал человек.
«О, дети Солнца, как они
прекрасны!» –
Тот возглас перешел из уст в
уста.
В те дни лобзанья вечно были
страстны,
В лице красива каждая черта.
То в Мексике, где в таинствах
жестоких
Цвели так страшно красные цветы,
–
То в Индии, где в душах
светлооких
Сложился блеск ума и красоты, –
То там, где Апис, весь согретый
кровью,
Склонив чело, на нем являл
звезду,
И, с ним любя бесстрашною
любовью,
Лобзались люди в храмах, как в
бреду, –
То между снов пластической
Эллады,
Где Дионис царил и Аполлон, –
Везде ты лило блеск в людские взгляды,
И разум Мира в Солнце был
влюблен.
Как не любить светило золотое,
Надежду запредельную Земли.
О, вечное, высокое, святое,
Созвучью нежных строк моих
внемли!