Высоко на парижской
Notre Dame
Красуются жестокие
химеры.
Они умно уселись по
местам.
В беспутстве соблюдая
чувство меры,
И гнусность доведя до
красоты,
Они могли бы нам
являть примеры.
Лазурный фон небесной
пустоты
Обогащен красою их
несходства,
Господством в каждой –
собственной черты.
Святых легко смешаешь,
а уродство
Всегда фигурно,
личность в нем видна,
В нем явное пороков
превосходство.
Но общность между ними
есть одна:
Как крючья
вопросительного знака,
У всех химер изогнута
спина.
Скептически
произрастенья мрака,
Шпионски-выжидательны
они,
Как мародеры возле
бивуака.
Не получив ответа
искони,
И чуждые голубоглазья
веры,
Сидят архитектурные
слепни, –
Односторонне-зрячие
химеры,
Задумались над крышами
домов,
Как на море уродливые
шхеры.
Вкруг Церкви, этой
высшей из основ,
Враждебным станом
выстроились зданья,
Берлоги тьмы, уют
распутных снов, –
И Церковь, осудивши те
мечтанья
Сердец, обросших
грубой тканью мха,
Развратный хаос в мире
созиданья, –
Где дышит ядом каждая
кроха, –
Воздвигла слепо к
мерзости звериной,
Зеркальный лик
поклонников греха.
Но меж людей, быть
может, я единый
В глубокий смысл
чудовищ тех проник,
Всегда иное чуя за
картиной.
Привет тебе, отшедший
мой двойник,
Создатель этих
двойственных видений,
Я в стих влагаю твой
скульптурный крик.
Привет вам, сонмы
страшных заблуждений!
Ты – гений сводни, дух
единорог,
Сподручник жадный
ведьмовских радений.
Гермафродит, глядящий
на порок,
Ты жабу давишь в пытке
дум бессонных,
Весь мир ты развратил
бы, если б мог.
Концы ушей,
продленно-заостренных,
Стоят, как бы
заслышавши вдали
Протяжный гул тобою
соблазненных.
Колдуний новых жабы
привели.
Но ты уж слышишь ропот
осужденья,
Для вас костры
свирепые зажгли.
И ты, заклятый враг
деторожденья,
Колдунья с птицей,
демоны-враги,
Препоны для простого
наслажденья!
Твое лицо – зловещий
лик Яги,
Нагие десна алчны и
беззубы,
Твоя рука имеет вид
ноги,
Твои черты
безжалостные грубы,
Застыли пряди каменных
волос,
Не знали поцелуев эти
губы, –
Не ведали глаза химеры
слез,
И шерстью, точно
сорною травою,
Твой хищный стан
уродливо оброс.
Как вестник твой,
крича, перед тобою
Стервятник
омерзительный сидит,
Покрытый вместо перьев
чешуею.
В его когтях какой-то
зверь хрустит,
Но как ни гнусен
вестник твой ужасный,
Ты более чудовищна на
вид.
И оба вы судьбе своей
подвластны,
Одна мечта на вас
наводит лоск,
Единый гений, жесткий
и бесстрастный.
Как сжат печатью вдавленною
воск,
Так лоб у вас,
наклонно убегая,
К убийству дух
направил, сжавши мозг.
И ты еще, уродина
другая,
Орангутанг и жалкий
идиот,
Ты скорчился, в тоске
изнемогая.
Убогий демон, выродок,
и скот,
Герой мечты безумного
Эдгара,
Зачатой в этом мире в
черный год.
В тебе инстинкт горел
огнем пожара,
И ты двух женщин подло
умертвил,
Но в цвете крови
странная есть чара.
Тебя нежданный ужас
подавил,
И ты бежал на этот Дом
Видений,
Беспомощный палач,
лишенный сил.
Вы, дьяволы любовных
наслаждений,
Как много в вас
отверженной мечты.
Один как ангел, с
крыльями... О, гений!
Зачем в беспутном пире
срамоты,
Для сладости
обманчивого часа,
Принизился до мелких
тварей ты!
Твое лицо – бесстыдная
гримаса,
Ты нагло манишь,
высунув язык, –
Усталых ласк приправа
и прикраса.
Ты знаешь, как
продлить тягучий миг,
Ты, с холеными
женскими руками,
Любовь умом обманывать
привык.
Другой наглец, с
кошачьими зрачками,
Над Городом Безумия
склонясь,
Всем обликом хохочет
над врагами.
Он гибок,
сладострастен, и как раз
В объятье насмерть с
хохотом удавит,
Как змей вкруг тела
нежного виясь.
Еще другой, всего
превыше ставит
Блаженство в щель
чужую заглянуть,
Глядит, дрожит, и
грязный рот слюнявит.
Еще, с лицом козла,
ввалилась грудь,
Глаза глубоко всажены
в орбиты,
Сумел он весь в
распутстве потонуть.
Вы разны все, и все вы
стройно слиты,
Вы все незримой сетью
сплетены,
Равно в семье единой
имениты.
Но всех прекрасней в
свите Сатаны,
Слияние ума и
лицемерья,
Волшебный образ некоей
жены.
Она венец и вместе с
тем преддверье,
Карикатура ей изжитых
дум,
Крылатый коршун,
выщипавший перья.
В замену чувств у ней
остался ум,
Она ханжа в
отшельнической рясе,
Иссохший монастырский
толстосум.
Застывши в иронической
гримасе,
Она как бы блюдет их
всех кругом.
Ирония прилична в
свинопасе.
И все они венчают –
Божий Дом!