1
Супруг несчетных инокинь,
Любовник грезы воспаленной,
Оазис внутренних пустынь,
Твой образ дивен, взор твой синь,
Ты свет и жизнь души смущенной.
Но если именем твоим
Тереза умеряла стоны,
То им же обратили в дым
Народы с прошлым вековым,
Людей убили миллионы.
О, кто же, кто ты, зыбкий дух?
Благословитель, или мститель?
Скажи мне ясно, молви вслух.
Иль свод небесный вовсе глух?
Спаси меня! Ведь ты – Спаситель!
2
Многоликий, ты мне страшен,
Я тебя не понимаю.
Ты идешь вдоль серых пашен
К ускользающему Раю.
Ты ведешь по переходам,
Где уж нет нам Ариадны.
Ты как свет встаешь под сводом,
Где в Июле дни прохладны.
Ты звенишь в тюрьме жестокой
Монастырскими ключами.
Ты горишь, и ты высокий,
Ты горишь звездой над нами.
Но в то время как сгорает
Узник дней, тобой зажженный, –
И тюремщик повторяет
То же имя, в жизни сонной.
Но в то время как свечами
Пред тобою тают души, –
Ты вбиваешь с палачами
Гвозди в сердце, в очи, в уши.
И не видят, и не слышат,
И не чувствуют – с тобою,
Кровью смотрят, кровью дышат,
Кровь зовут своей судьбою.
И схватив – как две собаки
Кость хватают разъяренно –
Крест схватив в глубоком мраке,
Два врага скользят уклонно.
И твоей облитый кровью,
Крест дрожит, как коромысло,
К Свету-Слову, и к присловью,
Липнет чудище, повисло.
Разлохматилось кошмаром,
Два врага бессменно разны,
Старый мир остался старым,
Только новы в нем соблазны.
Только крючья пыток новы,
Свежи красные разрывы.
Кто же, кто же ты, Суровый?
Кто ты, Нежный, кротче ивы?
3
Чтоб тебя понимать, я под иву
родную уйду,
Я укроюсь под тихую иву.
Над зеркальной рекой я застыну в
безгласном бреду.
Сердце, быть ли мне живу?
Быть ли живу, иль мертву, – не все
ли, не все ли равно!
Лишь исполнить свое назначенье.
Быть на глинистом срыве, упасть на
глубокое дно,
Видеть молча теченье.
После верхних ветров замечтаться в
прозрачной среде.
Никакого не ведать порыва.
И смотреть, как в Воде серебрится
Звезда, и к Звезде
Наклоняется ива.