Шел наймит в степи широкой,
Видит чудо: Стая змей
Собралась, свилась, как лента,
как дракон зеленоокий,
В круг сложилась океанский
переливчатых огней,
В средоточье, на свирели,
колдовал им чародей.
И наймит, поверя чуду, что сверталося
воочью,
Подошел к свирели звонкой, к
змеевому средоточью,
К чаровавшему, в безбрежном,
степь и воздух, колдуну.
Змеи искрились, свивались,
Звуки флейты раздавались,
Цепи дня позабывались,
Сон слагался, утончая
длинно-светлую струну.
И наймит, хотя был темным,
И несведущим в вещах,
Увидал себя в огромном
Море, Море всеедином, слившем
день и ночь в волнах.
И наймиту чудно стало,
Умножались чудеса.
Степь сияньем изумрудным говорила,
гул рождала,
И от травки к каждой травке
возникали голоса.
И одна из трав шептала, как быть
вольным от болести,
И другая говорила, как всегда
быть молодым,
Как любить и быть любимым, как
избегнуть лютой мести,
И еще, еще, и много, возникали тайновести.
И всходил как будто к Небу
изумрудно-светлый дым.
В скудном сердце у наймита
Было радостно-легко.
Океанское раздолье было счастием
повито,
И певучий звук свирели
разносился далеко.
Так бы вечно продолжалось,
счастье видится воочью
Подходящим в звуках песни к
змеевому средоточью,
Да на грех наймит склонился,
вырвал стебель чернобыль,
Приложил к губам тот стебель – и
внезапно все сокрылось,
И наймит лишь степь увидел – лишь
в степи пред ним крутилась,
И, кружася, уносилась та же, та
же, та же пыль.