Седая
ночь из сада смотрит в дом.
Шуршат
кусты, и сонно стонут ставни.
Спираль
обоев свесилась винтом,
Под
ней на стенке – замок стародавний.
Горит
свеча. На тонкое лицо
Дрожащий
свет упал косым румянцем.
На
рваной скатерти домашнее винцо,
И
чай, и сыр, и булки с темным глянцем.
У
докторши сегодня пир горой:
И дом
другой, и вся она другая –
Сегодня
утром в тишине сырой
К ней
постучалась путница чужая.
С
большим мешком на худеньких плечах,
Косясь
сквозь сад на алые амбары,
Она,
сияя в утренних лучах,
Спросила:
«Где дорога в Кошедары?»
И
как-то так, как в поезде порой,
Они
разговорились незаметно, –
Ребенок
рассмешил ее игрой,
И
яблони кивнули ей приветно...
И вот
осталась. В поздний темный час,
Как
две сестры, они шептались тихо,
И
пальцы их сплетались много раз,
А
ночь в окно смотрела, как волчиха:
Россия
– заушенье – боль – и стыд,
И
лисье бегство через сто рогаток,
И
наглый бич бессмысленных обид,
И
будущее – цепь немых загадок...
Вплетая
в шепот все растущий плеск,
В
саду запел дорожный колоколец.
Беспечный
смех – и черных веток треск,
И лай
собак из всех глухих околиц...
Трещит
крыльцо. Влетают впопыхах
Веселые,
как буйные цыганки,
С
кульками и пакетами в руках
Три
гостьи, три знакомых хуторянки.
Под
темным небом толстый самовар
Опять
гудит и мечет к звездам пламя,
А в
комнате раздолье и угар, –
Хохочет
докторша, трясется замок в раме...
Журчит-звенит
болтливый разговор:
«В
обмен на соль добыли две холстины,
И воз
жердей купили на забор!
И
насушили куль лесной малины!..»
Мужчины
там... Вернутся ли назад?
Воюют?
Сгинули? С востока нет ни слова.
А
жизнь не ждет – и хлев, и луг, и сад
Зовут
к работе властно и сурово.
Ни
книг, ни нот... Движенья их резки,
И
руки жестче дланей амазонок...
Смеются,
пьют. К свече летят жуки.
В
соседней спальне кротко спит ребенок.