В те дни, как не росла
еще кокоа,
Змеящаяся пальма островов,
Когда яйцо могучей
птицы моа
Вмещало емкость двух людских голов,
Жил Мауи, первотворец
Самоа,
Певец, колдун, рыбак, и зверолов.
Из песен было только
эхо гула
Морских валов, а из волшебств – огонь,
Лишь рыба-меч да кит да
зверь-акула
Давали радость ловли и погонь,
Земля еще потока не
плеснула,
В котором носорог и тигр и конь.
Тот Мауи был младший в
мире, третий,
Два брата было с ним еще везде,
Огромные, беспечные,
как дети,
Они плескались с Мауи в воде,
Крюки имели, но не
знали сети,
И удили в размерной череде.
Вот солнцеликий Ра свой
крюк закинул
И тянет он канат всей силой плеч,
Он брата Ру, второго,
опрокинул,
Тот, ветроликий, хочет остеречь,
«Пусти свой крюк!», но
Ра всей мощью двинул,
И
выудил со смехом рыбу-меч.
Прошло с полгода. Удит
Ру, ветрило,
Закинут крюк туда, где темнота.
Вот дрогнуло, пол-моря
зарябило,
Не вытащит ли он сейчас кита?
Тянул, тянул, в руках
двоилась сила,
Лишь плеск поймал акульего хвоста.
И минул год. Тринадцать
лун проплыли.
А Мауи все время колдовал.
И против братьев
укрепился в силе,
Велит – и ляжет самый пенный вал.
Пока два брата рыб
морских ловили,
На дне морском он тайны открывал.
Закинул крюк он со
всего размаха,
И потянул напруженный канат.
Вот дрогнула в глубинах
черепаха,
Плавучая громада из громад,
И Ра, и Ру глядят,
дрожат от страха, –
То остров был, кораллов круг и скат.
И с той поры плывет в
морях каноа,
Певцы поют, и любят рыбаки.
Во мгле земли – скелеты
мощных моа,
На небе – ток звездящейся Реки.
За знойным Солнцем
нежится Самоа,
И в мелководьи бродят огоньки.