Я кикимора похвальный,
Не шатун, шишига злой.
Пробегу я, ночью,
спальной,
Прошмыгну к стене стрелой,
И сижу в углу печальный,
–
Что ж мне дали лик
такой?
Ведь шишига –
соглядатай,
Он нечистый, сатана,
Он в пыли дорог оратай,
Вспашет прахи, грусть
одна,
Скажет бесу: «Бес,
сосватай», –
Скок бесовская жена.
Свадьбу чертову играет,
Подожжет чужой овин,
Задирает, навирает,
Точно важный господин,
Подойди к нему, облает,
Я же смирный, да один.
Вот туг угол, вот тут
печка,
Я сижу, и я пряду.
С малым ликом человечка,
Не таю во лбу звезду.
Полюбил кого, – осечка,
И страдаю я, и жду.
Захотел я раз пройтиться,
Вышел ночью, прямо в
лес.
И пришлось же
насладиться,
Не забуду тех чудес.
Уж теперь, когда не
спится,
Прямо – к курам, под
навес.
Только в лес я, – ухнул
филин,
Рухнул камень, бухнул
вниз.
На болоте дьявол силен,
Все чертяки собрались.
Я дрожу, учтив, умилен,
–
Что уж тут! Зашел, –
держись!
Круглоглазый бес на
кручу
Сел и хлопает хвостом.
Прошипел: «А вот те
взбучу!»
По воде пошел содом.
Рад, навозную я кучу
Увидал: в нее – как в
дом.
Поднялось в болоте
вдвое,
Всех чертей спустила
глыбь.
С ними бухало ночное,
Остроглазый ворог, выпь,
Водный бык, шипенье
злое, –
И пошла в деревьях зыбь.
Буря, сбившись,
бушевала,
В уши с хохотом свистя.
Воет, ноет, все ей мало,
Вдруг провизгнет, как
дитя,
Крикнет кошкой: «Дайте
сала!»
Дунет в хворост, шелестя.
А совсем тут рядом с
кучей,
Где я спрятался, как в
дом,
Малый чертик, червь
ползучий,
Мне подмигивал глазком
И, хлеща крапивой
жгучей,
Тренькал тонким
голоском.
Если выпь, – бугай, –
вопила
И гудела, словно медь,
Выпь и буря, это – сила,
Впору им взломать и
клеть,
А чтоб малое страшило
Сечь меня, – не мог
стерпеть!
Я схватил
чертенка-злюку,
Он в ладонь мне зуб
вонзил.
Буду помнить я науку,
Прочь с прогулки, что
есть сил.
И сосу за печкой руку,
Грустный, сам себе
немил.
От сидячей этой жизни
Стал я толст, и стал я
бел.
Я непризнанный в
отчизне,
Оттого что я несмел.
Саван я пряду на тризне,
Я запечный холстодел.