Лишь между скал живет
орел свободный,
Он должен быть свиреп и
одинок.
Но почему ревнивец
благородный
Убил любовь, чтоб,
сократив свой срок,
Явивши миру лик
страстей и стона,
Ножом убить себя? О,
Дездемона!
Пусть мне о том
расскажет стебелек.
А если нет, – пускай
расскажет Этна!
Падет в солому искра
незаметно,
Рубином заиграет
огонек,
Сгорят дома, пылает вся
столица,
Что строил миллион
прилежных рук,
И, в зареве, все –
шабаш, рдяны лица,
Тысячелетье – лишь
напрасный звук,
Строительство людей –
лишь тень, зарница.
Есть в Книге книг
заветная страница,
Прочти, – стрела поет,
ты взял свой лук.
Убийство и любовь так
близко рядом,
Хоть двое иногда
десятки лет
Живут, любя, и ни
единым взглядом
Не предадут – в них
сторожащий – свет.
И так умрут. И где всей
тайны след!
В лучисто-длинном
списке тех любимых,
Которые умели целовать,
Есть Клеопатра. На ее
кровать
Прилег герой, чья жизнь
– в огне и в дымах
Сожженных деревень и
городов.
Еще герой. Миг страсти
вечно-нов.
Еще, еще. Но кто же ты
– волчица?
И твой дворец –
игралищный вертеп?
Кто скажет так, тот
глуп, и глух, и слеп.
Коль в мире всем была
когда царица,
Ей имя – Клеопатра,
знак судеб,
С кем ход столетий
губящих содружен.
Ей лучшая блеснула из
жемчужин,
И с милым растворив ее
в вине,
Она сожгла на медленном
огне
Два сердца, – в дымах
нежных благовоний,
Любовник лучший, был
сожжен Антоний.
Но где, в каком
неистовом законе
Означено, что дьявол
есть во мне?
Ведь ангела люблю я при
Луне,
Для ангела сплетаю маргаритки,
Для ангела стихи свиваю
в свитки,
И ангела зову в моем
бреду,
Когда звездой в любви
пою звезду.
Но жадный я, и в
жадности упорен.
Неумолим. Все хищники
сердец –
Во мне, во мне. Мой лик
ночной повторен,
Хотя из звезд мой
царственный венец.
Где нет начала, не
придет конец,
Разбег двух душ неравен
и неровен,
Но там, где есть
разорванность сердец,
Есть молния, и в срывах
струн – Бетховен.