Знаю я старинное
поместье.
Три хозяйки в нем, один
Хозяин,
Вид построек там
необычаен,
И на всем лежит печать
бесчестья.
На конюшне нет коней, а
совы,
По хлевам закованные
люди,
Их глаза закрыты словно
в чуде,
На телах кровавые
покровы.
Никогда здесь нет сиянья
Солнца,
Здесь не слышен голос
человечий.
Сальные, заплывши,
смотрят свечи
Сквозь кружок чердачного
оконца.
На сто верст идут глухие
боры,
Не пробьется в чаще даже
буря.
Леший, бровь зеленую
нахмуря,
Сам с собой заводит
разговоры.
Покряхтит, подумает, и
ухнет,
Поглядит, и свалит дуб
широкий.
А в дому Хозяин седоокий
Вмиг бадью в колодец
старый рухнет.
Зачерпнет внизу воды
зацветшей,
Наземь головастиков
уронит,
И как будто что-то
похоронит,
И вздохнет от радости
прошедшей.
Вдруг ухватит младшую
хозяйку
Весь нелепый,
взбалмошный Хозяин,
В миге возрожден и
чрезвычаен,
И велит играть с собою в
свайку.
Старые опять краснеют
губы,
Свайка замыкается в
колечко,
Тень встает
уродца-человечка.
Ах, в поместье игры
жутко-грубы.
И пойдет по гульбищам
древесным,
Поползет по зарослям
сплетенным
Гул существ, как будто
звоном сонным
Восстонав о чем-то
неизвестном.
Заскрипят по всем хлевам
засовы,
И с тремя хозяйками
Хозяин,
Хоть молчит, но видом
краснобаен,
И в шуршаньях красные
покровы.