Я бог Атуму,
сущий, я был один...
Атуму, бог
Солнцеграда, сотворитель
людей и
делатель богов... Атуму,
Солнце
ночное...
Египетская запись
1
Адам возник в раю из
красной глины,
И был он слеплен
божеской рукой.
Но в этом колдовал еще
другой,
И все его стремленья не
едины.
Так в мире все, от
пламени до льдины,
Меняется. У кошки резкий
вой
Есть вскрик любви. И
ветер круговой
Ломает лес, а в нем поют
вершины.
Но, если бы одна была
струна,
Не спеть бы ей Симфонии
Девятой.
И потому я – нищий и
богатый.
Мне Ева – белокурая
жена.
Но есть Лилит. Есть час
в ночи заклятый,
Когда кричит сова и мчит
война.
2
Когда кричит сова и мчит
война
Потоки душ, одетых
разным телом,
Я, призраком застывши
онемелым,
Гляжу в колодец звезд,
не видя дна.
Зачем Пустыня мира
создана?
Зачем безгранный дух
прильнул к пределам?
Зачем, – возникну ль
желтым или белым, –
Но тень моя всегда везде
черна?
Я пробегаю царственные
свитки,
Я пролетаю сонмы всех
планет,
Но да, ища, всегда
находит нет.
Магические выдумав
напитки,
Я вижу сны, – но в этих
безднах сна
Я знаю, что легенда нам
дана.
3
Я знаю, что легенда нам дана
Во всем, что возникает
как явленье,
Что правда есть, но лишь
как обрамленье,
Картина же – текучая
волна.
В потоке все. Не медлит
пелена.
Ни атома, ни мига
промедленья.
Любви хочу, но есть одно
влюбленье,
Влюбленность, хмель –
создание звена.
Я, перед кем померкли
исполины,
Я, таинства порвавший
всех завес,
В двенадцати искусный
Геркулес, –
В одном и в двух – я
слаб, как лист осиный
Не есмь! Лишь встал, –
уж был, прошел, исчез,
Как изъясненье красочной
картины.
4
Как изъясненье красочной
картины,
Задуманной не мною, а
другим,
Как всплеск, рожденный
шорохом морским,
В любви и смерти я лишь
миг лавины.
Ни орлий лет, ни гром,
ни голос львиный
Не чужды мне. В веках
тоской томим,
Не раз мне сатана был
побратим,
И, как паук, сплетал я
паутины.
Но лишь себя ловил я в
тот узор.
И для кого свои меняю
лики?
Я протянусь как змейка
повилики, –
Я растекусь ключом по
срывам гор.
Но лик мой – рознь. В
себе – я не единый.
Цветы – в снегах. Цветы
– растут из тины.
5
Цветы – в снегах. Цветы
– растут из тины.
Но что нежнее в безднах
бытия, –
Купава ли болотная моя
Иль эдельвейс,
взлюбивший гор вершины?
И камыши, – когда среди
трясины
Они шуршат, – те шорохи
струя,
Поют чуть слышно:
«Слитны ты и я,
Когда умрешь. Дойди до
сердцевины.
Смерть в сердце
поцелует. Смерть одна,
Верней любви, объятьем
необманным,
К тебе прильнет, и
будешь в счастье странном,
С низинами сольется
вышина».
Но нет. Бегу зимы, к
восторгам жданным,
Цветы цветут, когда идет
весна.
6
Цветы цветут, когда идет
весна,
Весною виден лад всемирной
связи,
Лягушки скачут весело по
грязи,
От жаворонков рдеет
вышина.
Там сверху кто-то
смотрит из окна.
Что солнцем называется в
рассказе,
Тот взгляд внизу
сверкает в каждом глазе,
Весною каждый хочет жить
сполна.
Умри? Зачем искать я
смерти буду,
Когда весь умираю я в
любви.
Ищи любовь. Следи.
Гонись. Лови.
К смертельному здесь
причастишься чуду.
Весна зовет, вольна,
хмельна, пьяна.
И в осени нам власть
цвести дана.
7
И в осени нам власть
цвести дана,
Когда мы смерть с
любовью обвенчаем.
Горит весь лес. За
отдаленным краем
Его владений – чу! –
гудит струна.
Какая в этом рденье
глубина, –
Так краски не горят
веселым маем.
И пусть печалью час
утрат терзаем, –
Без осени вся наша жизнь
бедна.
Лишь осенью, в канунный
миг отлета
Заморских птиц, мы слышим
журавлей.
И любим мы. И с нами
плачет кто-то.
И любим мы. Больнее. Все
больней.
Цветут огнем – последние
куртины.
И сказочный расцвет
кристалла – льдины.
8
И сказочный расцвет
кристалла – льдины,
И сказочен немой расцвет
снегов,
Когда мельканье белых
мотыльков
Наложит власть молчанья
на равнины.
Чьи кони мчатся? Белы
эти спины
И гривы их. Чуть слышен
звук подков
То тут, то там. Безумен
свет зрачков
Тех конских глаз. Тот
шабаш лошадиный.
Очей белесоватых –
ноябрю
Немой привет. Текучим
водам – скрепы.
Вертлявой вьюги норы и
вертепы.
И на себя я в зеркало
смотрю.
Все вымыслы торжественны
и лепы
Всем пламенем, которым я
горю.
9
Всем пламенем, которым я
горю,
Всем внутренним
негаснущим вулканом,
Я силу правды дам моим
обманам
И приведу все тени к
алтарю.
Умывшись снегом, боль в
себе смирю,
Велю мечтам стать
многоликим станом,
Над Золотой Ордою буду
ханом
И, приказав, приказ не
повторю.
Есть власть в мечте. Я
это слишком знаю,
Как льдяный вихрь, я
целый мир скую,
Чтоб он молчаньем славу
пел мою.
И вдруг – в избушке я,
и, внемля лаю
Моих собак, я искрюсь и
пою
Всем холодом, в котором
замерзаю.
10
Всем холодом, в котором
замерзаю,
Всем ужасом безжалостной
зимы,
Преджизненными нежитями
тьмы,
Что вражескую в мир
стремили стаю, –
Той пыткою, когда душой
рыдаю,
Узнав, что нет исхода из
тюрьмы,
Комком, во что склеилось
наше Мы,
И гробом, где, как тлен,
я пропадаю,
Не дам себя всем этим
победить,
И в крайний миг, и в час
мой самый жалкий
Моя душа – работница за
прялкой, –
Я с пением кручу живую нить,
Хоть в пряже радость я
перемежаю
Тоской, чьим снам ни
меры нет, ни краю.
11
Тоской, чьим снам ни
меры нет, ни краю,
В безбрежных днях земли
я освящен.
Я голубым вспоил
расцветом лен,
Он отцветет, я в холст
его свиваю.
Я в белизну всех милых
одеваю,
Когда для милых путь
земли свершен,
В расплавленный металл
влагаю звон
И в нем огнем по холоду
играю.
Как верный раб, неся
дары царю,
Освобождаем мудрою
десницей,
И труд раба вознагражден
сторицей, –
Я в золото все прахи
претворю,
Да в смерти буду встречен,
бледнолицый,
Всей силой, что в мирах
зажгла зарю.
12
Всей силой, что в мирах
зажгла зарю
Над этим миром будней,
топей, гатей,
Всем таинством
бесчисленных зачатий
Жизнь шлет призыв, и я с
ней говорю.
Я к древнему склоняюсь
янтарю
И чую дух смолистой
благодати,
Врагов считаю
вспыхнувшие рати,
Встаю в рядах и с
братьями горю.
Что можно знать, – в
себя взглянув, я знаю,
Во что возможно верить,
– стерегу,
Чтоб на другом быть
светлом берегу.
Творя огонь, иду к
святому гаю,
И пусть себя, как факел,
я дожгу,
Клянусь опять найти
дорогу к раю.
13
Клянусь опять найти
дорогу к раю,
И в отчий дом возврат
мне будет дан,
Когда сполна исчерпаю
обман,
В котором зерна правды я
сбираю.
И к нищенскому если
караваю
Касаюсь здесь, – к
пределам новых стран
Я устремлю свой смелый
караван,
Оазис – мой, мне
зацветет он, знаю,
Когда я сам себя
переборю, –
Какой еще возможен
недруг властный.
За краем снов есть голос
полногласный.
Идет тепло на смену
декабрю.
И пусть года терзаюсь в
пытке страстной, –
Мне бог – закон, и боль
– боготворю.
14
Мне бог – закон, и боль
– боготворю.
Не мне, не мне, пока иду
я тенью,
Здесь предаваться только
упоенью,
Но в рабстве я свободный
выбор зрю.
Я был цветком, я знал
свою зарю,
Стал птицей я, внимал
громам как пенью,
Был днем в году, псалмом
я был мгновенью,
К земному да причтусь
календарю.
А если он окончился, –
так что же?
Не лучше ли горенья
краткий час,
Чем бездны тьмы? Будь
милостив мне, боже.
Ты дал стада мне, – я их
зорко пас.
Не для того ль, чтоб
сжечь весь плен холстины,
Адам возник в раю – из
красной глины.
15
Адам возник в раю – из
красной глины.
Когда кричит сова и мчит
война,
Я знаю, что легенда нам
дана –
Как изъясненье красочной
картины.
Цветы – в снегах, цветы
растут – из тины,
Цветы цветут, – когда идет
весна,
И в осени – нам власть
цвести дана,
И сказочный расцвет
кристалла – льдины.
Всем пламенем, которым я
горю,
Всем холодом, в котором
замерзаю,
Тоской, чьим снам ни
меры нет, ни краю, –
Всей силой, что в мирах
зажгла зарю,
Клянусь опять найти дорогу
к раю, –
Мне бог – закон, и боль
– боготворю.