Он задремал.
Раскинулась широко
Страна, где много
обмелевших рек.
И правое закрыто
плотно око,
А левое белеет между
век.
Зрачки не видят. Слух
тупой не слышит.
В кровавом сердце
черно-красный пляс.
Как волк во сне,
прерывисто он дышит,
И новых жутких сказок
зреет час.
Под серым прахом много
смертных впадин.
Там в каждой труп
червям закабален.
Заснувший страх жесток
и плотояден.
Он ест тела. Он ест и
тень имен.
Лишь за одно название,
за имя,
За мысль, за призрак
мысли, будь в земле.
Сгорело много тысяч в
едком дыме,
Упало много тысяч в
красной мгле.
Есть области, где
волей злого страха
Людьми кормили рты
холодных рыб.
Другими – псов, дав
трупам мало праха,
Средь взрытых
изнасилованных глыб.
И в час, когда я
мертвенные звоны
Влагаю в этот мерный
ток стиха,
В аду голодном меркнут
миллионы,
К ним смерть идет,
хоть нет на них греха.
А страх, заснув,
боится лишь минуты,
Когда, по воле Солнца,
дрогнет тьма.
И, новых лжей, во сне,
свивая путы,
Чужие исчисляет
закрома.
Благая Воля, ужас был
в избытке.
Терзаемых от гибели
избавь,
И прекрати
невыносимость пытки,
Где явь есть сон, и
страшный сон есть явь.