Может быть, судить я
вовсе недостоин,
Может быть, что гнев
совсем не мой удел,
Сладкопевец я,
создатель дум, не воин,
Штык не поднимал, в
окопах не сидел.
Может быть, ты прав:
Красивее величье,
Помнить высоту, и все
прощать в других.
Быть как Океан, в
пустыне безразличья
Накоплять волну, роняя
в Вечность стих.
Нет, я не могу, в
зеркало покоя,
Не смотрясь в него,
роняю – вот – разбил.
Миллионы душ в тисках
огня и зноя,
Петь, как раньше пел,
сейчас нельзя, нет сил.
Не судить хочу, но
только всею болью
Раненой души я должен
восстонать,
Что постыден тот, кто к
своему раздолью
Допустил врага, не
защищая Мать.
Каждому из нас
таинственная Пряха
Выпрядет удел. Но знаю
лишь одно: –
В Море я тонул, не
ощущая страха,
Океан решил – не взял
меня на дно.
Смерти пожелав, измерил
высоту я,
Ясный, падал вниз,
бросая мир людской.
Рок так пожелал, что
здесь напевы тку я,
Но пишу стихи я
сломанной рукой.
Рок пошлет в огонь, – и
ринусь я с размаха,
Ибо не пойму, как можно
трусом быть.
Знаю острие единого
лишь страха: –
Страшно низким стать, и
сердце ослепить.
Так пойми же ты, что
сердце в них слепое,
В тех, кто не хотел за
свой вступиться Дом.
И они себя слепят еще и
вдвое,
Отрекаясь быть с им
посланным крестом.