1
Ты, Солнце, мой отец,
Светильник Неба,
Луна – моя серебряная
мать.
Вы оба возбранили сердцу
лгать,
Храня мой дух от черных
чар Эреба.
Лоза и колос, знак вина
и хлеба,
Мой герб. Мой пращур –
пахарь. Нет, не тать,
Он – виноградарь. Он
любил мечтать.
Любовь – души единая
потреба.
Любовь и воля. Дух и
плоть одно.
Звени, напев, через поля
и долы.
В горах, в степи. В
лесу, где даем темно,
Укрой листвою ствол, от
стужи голый.
Спаяй приметы в звонкое
звено.
Испивши Солнца, будь –
пребудь – веселый.
2
Кто предки? Скифы, Чудь,
Литва, Монголы.
Древляне. Светлоокий
Славянин.
Шотландия. Гора и глубь
долин.
С цветов свой мед везде
сбирают пчелы.
Цветок душист. Но это
труд тяжелый
Составить улей, выбрать
ствол один,
Разведав свойства многих
древесин.
И капля меда – мудрость
древней школы.
Кто предки? Вопрошаю
снова я.
Бреду в степи и вижу
снова: Скифы.
Там дальше? Озирис.
Гиероглифы.
Праматерь-Дева: Индия
моя.
Багдад, где спят свершители-калифы.
Пред строгим Парсом –
пламеней струя.
3
Вести ли нить к истокам
бытия?
Чуть что найдешь, уж
новое искомо.
Что люди мне! Среди
зверей я дома.
Сестра мне – птица, и
сестра – змея.
Меня учил паук игре
тканья.
Кувшинки, цвет лесного
водоема,
И брызги молний с долгим
гулом грома,
И снег, и свист ветров –
одна семья.
Люблю не человеческое
знанье,
А смысл неукоснительных
наук,
Что точно знают бабочка
и жук.
В одной – моей душе
обетованье,
В другом – приказ
пропеть упругий звук.
В моем гербе – лоза, и в
ней – вещанье.
4
Она безгласно вынесла
топтанье,
Проворных в пляске,
напряженных ног,
И брызнул красный, лился
белый сок.
Она пережила
пересозданье.
В безлюдное потом
замкнута зданье,
Она ждала, хмелея,
должный срок.
И влит в хрусталь играющий
поток,
Безумя ум, вливая в смех
рыданье.
По городам, через нее,
гроза.
И пляшут, восприняв ее,
деревни.
В ней крепкий дух.
В ней смысл
исконно-древний.
В ней острый нож. В ней
нежные глаза.
И стих поет, все
явственней, напевней,
Что хороша – среди песков
– лоза.
5
Когда звенит протяжно
стрекоза,
Июль горит, свой лик
воспламеняя.
Повсюду в мире мудрость
есть живая,
И радугу хранит в себе
слеза.
Глянь, васильки. От Бога
– бирюза.
Лазурь средь нивы –
сказка полевая.
Крепчает колос, зерна
наливая.
Скрипят снопов тяжелые
воза.
Серпы сверкали силой
ятагана,
Но в правой битве с
твердостью стеблей.
Снопы – как алтари среди
полей.
Мой пращур, ты проснулся
утром рано,
И колос, полный власти
талисмана,
В мой герб вковал на всю
безбрежность дней.
6
Но ведал ты и меч. Среди
зыбей
Верховных туч, где
древле, в бездне синей,
Гремел Перун, грохочет
Индра ныне.
Учился ты свергать ярмо
цепей.
Прекрасна тишь. И мирный
мед испей.
Но, если ворог – волк
твоей святыне,
Пусть брага боя, вместо
благостыни,
Кипит, пьяня. Оплот
врага разбей.
Лишь вольный мир –
подножие амвона,
Достойного принять завет
луча.
О, пращуры сохи и с ней
меча!
Мой храм – Земля, но с
кровлей Небосклона.
Издревле кровь смела и
горяча.
Сильнее – дух. От духа –
оборона.
7
Баал и Бэл был пламень
Вавилона,
Над вышней башней –
Солнца красный шар.
А Монту – бог Луны, бог
нежных чар,
В стране, где Нил свое
качает лоно.
Бальмонт – певец
всемирного закона,
Он должен славить
солнечный пожар.
Лелеять в звуках
вкрадчивый угар
Торжеств весны и праздничного
звона.
Увидев счастье, говорю:
«Мое!»
Моя в закатном небе
пирамида.
Моя Земля. Люблю как
Мать ее.
И помню, все измерив
бытие: –
Бальмунгом звался
светлый меч Зигфрида.
Из мрака к свету
царствие мое.