Ты сто племен с единым в гуле звона
Качнул, их
замыкая в мудрый сказ.
До голубой подковы небосклона
Зажегся снежный
пламень и не гас.
Чубек, рыбак, любимец Енисея,
Их три – Чубек,
тайга и Енисей.
Без слов поет Чубек, шаманно млея,
О рыбине с
жемчужиной очей.
А у жены Чубековой есть шубка,
Не сосчитать
оленьих лапок в ней.
Чубекона жена – она голубка,
Чубек же,
голубь, хан средь голубей.
Но царь послал поклон до Енисея,
Чубек оставил
чум свой и жену.
Прощай, тайга. От блесток снега млея,
Чубек на лыжах
мчится на войну.
Там далеко, где льды – хрустальным лугом,
Где вьет пурга
над Леной вой и гул.
Средь сполохов, там за полярным кругом,
Без солнца бьет
песцов якут Туртул.
Из узких глаз зрачки – как звезды ночи,
«Поход. Война.
Зовет тебя сам царь».
Якутский день – полгода, не короче,
И ночь якута
долгая, как старь.
И мысль якута – снежные туманы,
Метель ведет
напев в одну струну.
Цари якутских сказок щедры, пьяны,
Туртул на лыжах
мчится на войну.
Царицы дочь, красавицы Ангары,
Байкала внучка,
Енисей – жених,
Рекой Тунгуской все зальем пожары
В душе тунгуса.
Сны? Зальешь ли их.
Тунгус поет так тонко и певуче,
Не различишь,
не ветер ли поет.
Спит наяву. В одной все звезды куче.
Всех любит он.
Душа его как мед.
Уйби-Кута, тунгус, ребенок малый,
«Помочь царю»
он понял мысль одну,
«И вновь к невесте, в куст малины алой».
Уйби-Кута
уходит на войну.
Так всех – так всех – обманом – заманила
В свое жерло свирепая война.
И сто племен с единым – это было,
Но тех племен
вся сказка – где она?
От леса, где мы спим, в разгуле звона.
Мы, мертвые,
среди бездушных плит,
До голубой подковы небосклона
Зажегся вещий
пламень – и горит.