Царь-жертва! Ведаю и
внемлю –
Властные безвластны и
провидец слеп...
Здесь, в дворце, собой
душившем землю,
В темных залах, гулких,
точно склеп,
Вырос царь.
Бродит он, бессильный и
понурый,
За стеной
скрипит<?> людской усталый ворот –
Хмурый город,
Мутный, красный, бурый.
Бред камней. Слои
кирпичных стен
Как куски обветренного
мяса.
Сеть каналов – влага
синих вен,
Впалых окон мертвая
гримаса.
Над уступом громоздя
уступ,
Горы крыш и толпы труб,
Едких дымов черные
знамена.
Грузно давит этот
город-труп
Мутной желчью полог
небосклона.
Город грезит древнею
бедой,
Лютость волчью,
чудится, таит он.
Каждый камень липкой
мостовой
Человечьей кровию
напитан.
[Камень этот] чует злую
весть,
Стоки жаждут яда крови
новой.
В тесных щелях
затаилась месть,
Залегла во тьме
многовековой.
И дворец всей тяжестью
своей
Давит их – и бурый
город-змей
Сжался весь, как душный
злобой аспид,
И тяжел его тягучий
взгляд.
Бледный Царь стране
своей сораспят
И клеймен величием
стигмат.
Цепи зал, просветы
бледных окон.
Ночь длинна, и бледный
Царь один,
И луна в туманах, точно
кокон,
В тонких нитях снежных
паутин.
По дворцу змеится
непонятный шорох,
Скрип паркета. Лепет
гулких плит.
Точно дно в серебряных
озерах,
В этот час прошедшее
сквозит.
<1906>