Он говорил умно и резко,
И
тусклые зрачки
Метали прямо и без
блеска
Слепые огоньки.
А снизу устремлялись
взоры
От многих тысяч глаз,
И он не чувствовал, что
скоро
Пробьет последний час.
Его движенья были верны,
И голос был суров,
И борода качалась мерно
В такт запыленных слов.
И серый, как ночные
своды,
Он знал всему предел.
Цепями тягостной свободы
Уверенно гремел.
Но те, внизу, не
понимали
Ни чисел, ни имен,
И знаком долга и печали
Никто не заклеймен.
И тихий ропот поднял
руку,
И дрогнули огни.
Пронесся шум, подобный
звуку
Упавшей головни.
Как будто свет из мрака
брызнул,
Как будто был намек...
Толпа проснулась. Дико
взвизгнул
Пронзительный свисток.
И в звоны стекол
перебитых
Ворвался стон глухой,
И человек упал на плиты
С разбитой головой.
Не знаю, кто ударом
камня
Убил его в толпе,
И струйка крови, помню
ясно,
Осталась на столбе.
Еще свистки ломали
воздух,
И крик еще стоял,
А он уж лег на вечный
отдых
У входа в шумный зал...
Но огонек блеснул у
входа...
Другие огоньки...
И звонко брякнули у
свода
Взведенные курки.
И промелькнуло в беглом
свете,
Как человек лежал,
И как солдат ружье над
мертвым
Наперевес держал.
Черты лица бледней
казались
От черной бороды,
Солдаты, молча,
собирались
И строились в ряды.
И в тишине, внезапно
вставшей,
Был светел круг лица,
Был тихий Ангел
пролетавший,
И радость – без конца.
И были строги и спокойны
Открытые зрачки,
Над ними вытянулись
стройно
Блестящие штыки.
Как будто, спрятанный у
входа
За черной пастью дул,
Ночным дыханием свободы
Уверенно вздохнул.
10 октября 1905