Идут часы, и дни, и годы.
Хочу стряхнуть какой-то
сон,
Взглянуть в лицо людей,
природы,
Рассеять сумерки
времен...
Там кто-то машет,
дразнит светом
(Так зимней ночью, на
крыльцо
Тень чья-то глянет
силуэтом,
И быстро спрячется
лицо).
Вот меч. Он был. Но он –
не нужен.
Кто обессилил руку мне?
–
Я помню: мелкий ряд
жемчужин
Однажды ночью, при луне,
Больная, жалобная стужа,
И моря снеговая гладь...
Из-под ресниц
сверкнувший ужас –
Старинный ужас (дай
понять)...
Слова? – Их не было. –
Что ж было? –
Ни сон, ни явь. Вдали,
вдали
Звенело, гасло, уходило
И отделялось от земли...
И умерло. А губы пели.
Прошли часы, или года...
(Лишь телеграфные
звенели
На черном небе
провода...)
И вдруг (как памятно,
знакомо!)
Отчетливо, издалека
Раздался голос: Ессе homo! –
Меч выпал. Дрогнула
рука...
И перевязан шелком душным
(Чтоб кровь не шла из
черных жил)
Я был веселым и
послушным,
Обезоруженный – служил.
Но час настал.
Припоминая,
Я вспомнил: нет, я не слуга.
Так падай, перевязь
цветная!
Хлынь, кровь, и обагри
снега!
4 октября 1910